Леонид Млечин - Брежнев

Отдельные офицеры связывают упоминание имени Жукова в докладе и его присутствие в Кремлевском дворце и на Красной площади с возможным его возвращением в ряды Советской Армии…

Вместе с тем отдельные военнослужащие высказывали свое недоброжелательное отношение к упоминанию в докладе имен тов. Сталина И. В. и Жукова Г. К.

Так, председатель Военного трибунала одной из армий Группы советских войск в Германии полковник Писарев в кругу старших офицеров заявил:

«Сколько уничтожили людей Жуков и Сталин. Стоило ли их имена называть в таком докладе?»

Однако Писарева никто не поддержал, и все доказывали ошибочность его точки зрения…

Подобные высказывания единичны и не находят поддержки у личного состава Вооруженных Сил».

Упоминание имени Георгия Константиновича Жукова породило надежды на его полную реабилитацию. Но маршала ненавидели армейские политработники. Они пытались помешать изданию его воспоминаний.

3 марта 1968 года на политбюро Брежнев говорил:

– У нас появилось за последнее время много мемуарной литературы… Освещают, например, Отечественную войну вкривь и вкось, где-то берут документы в архивах, искажают, перевирают эти документы… Где это люди берут документы? Почему у нас стало так свободно с этим вопросом?

Министр обороны Гречко пообещал:

– С архивами разберемся и наведем порядок. О мемуарах Жукова мы сейчас пишем свое заключение. Там много ненужного и вредного.

Архивы были надежно закрыты для исследователей. А воспоминания Жукова вышли в свет только после того, как была сделана нелепая вставка – только чтобы доставить удовольствие Брежневу.

«В 18-ю армию генерала К. Н. Леселидзе, – будто бы писал маршал Жуков, – мы прибыли вместе с наркомом Военно-Морского флота Н. Г. Кузнецовым, командующим ВВС А. А. Новиковым и работником Генштаба генералом С. М. Штеменко… Всех нас тогда беспокоил один вопрос, выдержат ли советские воины испытания… на Малой Земле.

Об этом мы хотели посоветоваться с начальником политотдела 18-йармии Л. И. Брежневым, но он как раз находился на Малой Земле, где шли тяжелые бои».

Читатели смеялись: надо же, маршал Жуков решил попросить совета у полковника Брежнева…

Маршала Жукова избрали делегатом XIX съезда партии, но Брежнев не советовал маршалу приходить во Дворец съездов. Сказал его жене Галине Александровне по телефону:

– Такая нагрузка при его состоянии здоровья. Четыре часа подряд вставать и садиться.

– Но Георгий Константинович хочет быть на съезде, – пыталась объяснить Галина Александровна, – для него это последний долг перед партией. Сам факт присутствия на съезде он рассматривает как свою реабилитацию.

– То, что он избран на съезд, и есть реабилитация, – ответил Брежнев.

А вот упоминание имени Сталина в брежневском докладе имело куда более серьезные последствия. Оно прозвучало как сигнал к реабилитации всего сталинского наследия. Один из руководителей отдела пропаганды ЦК Василий Иванович Снастин наставлял газетных и журнальных редакторов:

– Вы что, не понимаете, что произошло? Не ощущаете дух доклада Брежнева?

Ощущая перемену настроения «наверху», воодушевились люди, которые в годы хрущевской оттепели чувствовали себя ущемленными. Писатели, именовавшие себя «автоматчиками партии», не выдерживали конкуренции с талантливыми художниками. Власть жаловала своих подручных должностями, орденами и дачами, но сделать их талантливыми и популярными не могла.

Официальные писатели были глубоко обижены тем, что им не достаются читательские симпатии. И еще и поэтому с удовольствием принимали участие в удушении идеологически невыдержанных талантов.

24 сентября 1967 года Твардовский записал впечатления от заседания секретариата Союза писателей, обсуждавшего Александра Солженицына:

«Они говорят те слова, которые гарантируют им личную безопасность, благополучие и преуспевание и в то же время восходящие к „решениям“, „документам“, „указаниям“ (последним), освобождая их лично от необходимости самим думать, принимать решения для себя, то есть они способны на любую гадость и подлость.

И когда они видят, что кто-то позволяет себе роскошь возражать этой высшей необходимости, это их раздражает: ты хочешь быть умнее, благороднее нас, а мы – дерьмо, пусть так, но погоди – сам никуда не денешься».

В высшем эшелоне власти шла борьба за Брежнева. Разные группы спешили завоевать его симпатию. Вокруг него роились откровенные сталинисты, которые требовали покончить с хрущевскими нападками на великого вождя.

20 декабря 1962 года, при Хрущеве, три отдела – пропаганды и агитации по союзным республикам; науки, высших учебных заведений и школ; культуры – объединили в единый идеологический отдел ЦК КПСС. При Брежневе его вновь разделили на три:

отдел науки и учебных заведений;

отдел культуры, который ведал художественной литературой, театром, музыкой и изобразительным искусством;

отдел пропаганды, который руководил средствами массовой информации, занимался политической учебой, устной агитацией, библиотеками, музеями, художественной самодеятельностью, физкультурой и спортом, курировал ТАСС, АПН, управление по охране тайны в печати (цензура) и Совет по делам религии.

Подобрать руководителя отдела пропаганды оказалось сложным делом. Сначала им назначили Владимира Ильича Степакова, который год работал в «Известиях» и вернулся в аппарат ЦК. Он не скрывал своей любви к Сталину.

О том, чем он занимался на новом посту, свидетельствует одна из записок, отправленных им секретарям ЦК. 5 июля 1968 года он жаловался на журнал «Спутник», издававшийся Агентством печати «Новости» с пропагандистскими целями на иностранных языках:

«Редакция журнала и правление АПН увлеклись занимательностью, внешней стороной издания в ущерб его идейному содержанию. Об этом свидетельствуют статьи о лунатизме, о конкурсе джаза, о собаках, о бесплодии, обилие фотографий церквей, соборов…

Редакция пытается потакать вкусам зарубежного обывателя. Так, в номере третьем (июнь 1968 года) на английском языке помещено цветное фото обнаженной девушки, иллюстрирующей пространную статью о женской красоте…

Поместив в номере первом статью из газеты «Правда» о жизни ивановских ткачих, редакция дала сноску «Пара самых дорогих импортных ботинок стоит 40 рублей». Читатель журнала, сопоставив данные статьи с этой сноской, может прийти к выводу, что в семье из пяти человек, получающей 222 рубля в месяц, доход одного человека равен фактически стоимости одной пары обуви…

В редакции слаба партийная прослойка: из 55 человек членов партии – 14…»