Наталия Будур - Гамсун. Мистерия жизни

Насколько реальным было это ощущение ненависти, сказать трудно. Гамсун жалуется, что оказался в изоляции, но в конце 1882 года пишет, что «газеты, которые ругали меня последними словами, на следующий же день предлагали мне высочайшие гонорары, чтобы заполучить мои статьи».

Тем не менее не вызывает сомнений тот факт, что Гамсун действительно разворошил «осиное гнездо». С одной стороны, он делал это совершенно сознательно, ибо другого пути и возможности пробиться у него не было, да и силы (моральные и физические) выдержать осиные и змеиные укусы у него имелись. С другой стороны, эти укусы ранили его невероятно.

«В конце концов, – пишет Туре Гамсун, – выступления критиков и писателей стали столь личностными, не касающимися литературы, что сам Бьёрнстьерне Бьёрнсон выступил в защиту Гамсуна. Гамсун... был растроган, узнав об этом от друзей».

Особенно приятно было услышать, что в его поддержку высказался именно Бьёрнсон, которого он всегда, несмотря на собственную критику, бесконечно уважал и ценил. В 1913 году, отвечая на вопросы американского журналиста, Гамсун писал:

«Из наших классиков я ценю конечно же больше всего Бьёрнсона... Только он, единственный из старшего поколения, является лириком, и повести его хотя и не всегда ровны, но часто превзойти их невозможно. О его значении для норвежского языка знает каждый норвежец, да и сам он, как никто другой, был истинным норвежцем... Его пьесы – лучше всего в норвежской драматургии, потому что в них есть пульс жизни...

Бьёрнсон – лучшее из нашего наследия, и мы долго еще будем жить за его счет».

Во Франции Гамсун начал работу над «Паном». Ланген фактически спонсировал писателя, регулярно выплачивая ему небольшие суммы, которые тот немедленно тратил на жизнь и всевозможные увеселения. Он и сам знал, что часто просит деньги, а потому время от времени с обезоруживающей прямотой заканчивал свои просьбы фразой: «Но вы ведь богаты».

Много лет спустя, в беседе со своим адвокатом фру Сигрид Стрей, Гамсун пожалуется на то, что деньги, а равно и слава, как правило, приходят к пожилым людям, хотя больше нужны молодым – на развлечения, вино и кутежи. Фру Стрей с улыбкой возразила, что, наверное, в молодости господин Гамсун тоже ни в чем себе особо не отказывал – и в ответ получила лукавую усмешку.

Гамсун действительно наслаждался жизнью, ездил к друзьям за город и часто был даже не в состоянии вспомнить, что делал накануне. 21 марта он пишет Лангену: «I was drank last night, or else I would wrote this to you long ago, today I am ill, have of course bad conscience. Thank you!» [80]

«Когда я бывал с ним в Париже, – писал Юхан Бойер [81] , – этой столице мира, ему могло прийти в голову останавливать всех попадавшихся нам свободных извозчиков, скупать все цветы у уличных цветочниц...

«Господи, все нутро пересохло», – пожаловался один художник, подсаживаясь к столику Гамсуна. Гамсун махнул рукой официанту и распорядился: «Принесите нам двадцать пять бутылок пива...» После веселого завтрака мы по его настоянию поехали на нескольких извозчиках искать в городе какую-то лавку, где он уже давно видел замечательное туалетное мыло. В конце концов мы нашли эту лавчонку, и Гамсун набрал множество кусков мыла в серебряной обертке, а потом на улице стал одаривать прохожих этим сокровищем. При этом он так веселился, что забыть это просто невозможно. После тяжелой напряженной работы нервы Гамсуна нуждались в разрядке, и чего только он тогда не придумывал! Но он относится к счастливчикам, которым все заранее прощалось. Все эти проделки лишь добавляли новые штрихи к образу Гамсуна, который уже в то время был легендой и который поднимался все выше и выше к звездам» [82] .

Однако Кнут не только веселился и работал в Париже. Именно в этом городе произошло его знакомство со Стриндбергом, которое имело колоссальное значение для Гамсуна.

Он уже давно внимательно следил за творчеством великого шведского драматурга, писал статьи и читал лекции о нем, начиная с 1881 года.

Одно время, как мы уже говорили, Кнут был буквально одержим Стриндбергом и часто писал о нем своим друзьям.

В одном из писем Гамсуна к Нильссону в 1889 году читаем: