Наталия Будур - Гамсун. Мистерия жизни

Так, в 1903 году Гюстав Вигеланн работал над бюстом Гамсуна. Писатель был не особо усердной моделью, но все-таки «прогуливать» сеансы не «прогуливал». И вот однажды на назначенную встречу он не явился. У нас остались воспоминания Ингер Сивертсен, секретаря Вигеланна, которая писала:

«Когда 15 апреля Гамсун не явился в студию, Вигеланн пришел в ярость. Он послал меня с запиской на Терезесгате, где в то время жила первая жена писателя. Она ответила мне, что не видела своего мужа уже несколько дней! Когда Гамсун 16 апреля наконец явился в ателье к Вигеланну, тот рассказал ему о словах жены. Гамсун же отвечал, что, когда ему нужно поменять белье, он посылает мальчишку за чистой рубашкой на Терезесгате, а затем переодевается в туалете в кабачке. Он был ужасной моделью! Каждый день навеселе, а иногда и очень пьян! Удивительно, что его бюст удался!»

Казалось, Гамсуну было уже наплевать на Бергльот. Позже он признавался в письме Марии, второй своей жене, что никогда не любил Бергльот и четыре прожитых года были настоящим мучением, ввергшим его в депрессию.

Так ли это и был ли искренен Гамсун, когда писал второй жене о первой, мы не знаем, но совершенно очевидно, что первый брак его не удался. Он ничего не хотел о нем знать или помнить. В ответ на анкету, присланную Лангеном, которую надо было заполнить для издательских нужд, Гамсун пишет, что не «помнит года своей свадьбы» и «лучше спросить об этом мою жену».

Изменял ли Кнут Бергльот, тоже неизвестно. Сам он писал Марии, что изменил в первом браке только один раз – в 1904 году в Дании и это было страшно унизительно и неприятно. Он не называет имени женщины, просто говорит, что «изменил не жене, а самому себе».

Но уходить от жены он долгое время никак не решался – и даже купил и начал строить дом в Дрёбаке. Эскиз дома и все необходимые чертежи и расчеты Гамсун сделал собственноручно, сам же он и наблюдал за строительством, практически никуда не отлучаясь из города.

Этот дом стал ему очень дорог, но как только его строительство в 1906 году было завершено, супруги развелись.

Гамсун напишет Альберту Лангену: «Ну что ж, я построил мой дорогой дом. И как только я закончил строительство, мой собственный брак развалился, моя семья распалась. Как же все печально в нашем мире!»

После развода Гамсун никогда не оставлял жену и дочь и всегда помогал им деньгами. Да и ушел он из семьи, как подобает настоящему мужчине, – ничего не взяв. Через много лет (в 1932 году) он напишет своему адвокату Сигрид Стрей: «В моем первом доме, который я потерял, были собраны все антикварные вещицы, привезенные из путешествий и поездок по странам и городам. Дом достался моей жене, потому что был построен в основном на ее деньги».

Маленькая четырехлетняя Виктория осталась с матерью. Но Кнут и Бергльот договорились, что следующие четыре года своей жизни девочка проведет с матерью, а к отцу будет приезжать на лето. В 1910 году Гамсун собирался забрать дочь к себе. В случае же, если кто-либо из родителей вновь вступит в брак, девочка должна будет жить с не связанным супружескими узами родителем.

Бесполезно задаваться вопросом, почему распадается чужой брак, – правду знают только двое. Туре Гамсун писал, что «...фру Бергльот была доброй, веселой и простой женщиной, но она была не в состоянии понять отца. Гамсун же, со своей стороны, хотел, чтобы его жена была не только личностью, его понимающей, но часто совершенно и во всем ему подчиняющейся». Вероятно, в этом-то все и дело. Гамсун действительно хотел полного подчинения жены, отказа от привычного ей образа жизни и совершенного погружения в жизнь мужа. Такую жену ему в конце концов найти удалось, но вот принесло ли это им обоим счастье, знали опять только они двое...

Гамсун в конце жизни писал, что всегда был политически ангажирован, но никогда не принимал участия в самой политике. Так ли это?

Надо сказать, что на рубеже веков в Норвегии не было и быть не могло не интересовавшихся политикой граждан. Слово «граждане» – единственно верное для описания внутреннего состояния норвежцев в то время, ибо речь шла о свободе их родины.

Это было время борьбы за политическую и национальную независимость. Идея культурной общности определенных народов возникла во время Наполеоновских войн и приобрела особенное значение в 1853 – 1856 годах (Крымская война) и во время Датско-прусской войны (особенно знаменателен 1864 год, когда Дании пришлось уступить Шлезвиг-Голштинию). В Норвегии теория скандинавской общности приобрела многих сторонников во главе с писателем Бьёрнстьерне Бьёрнсоном по той простой причине, что давала возможность соединить идею северного единства с требованием большей внутренней свободы.

Впервые идея скандинавского единства была сформулирована на заседании шведского общества «Готический союз» в Стокгольме в 1811 году. Члены этого общества утверждали, что их предками были готы и своей основной задачей считали изучение старых саг и преданий. Они развивали в своих литературных произведениях древние сюжеты – сказание о Сигурде Победителе Дракона, о Фритьофе Смелом и Ингеборг, о древних богах Идун и Браги.

Широкого распространения это движение не получило. В 1833 году общество было распущено, однако в 1860 – 1870-х годах века подобные «неоготические» студенческие кружки возникли в Лунде, Упсале, Копенгагене и Христианин.

В 1836 году Норвежское студенческое сообщество получило две серебряные копии старинных рогов с руническими надписями в подарок от профессора Юнаса А. Хильма. Эти сосуды употреблялись для питья во время здравиц в особо торжественных случаях. Из Рога Браги пили за прошлые славные дела, а из Рога Клятв – за будущие. Пили за процветание Норвегии и других Скандинавских стран и читали отрывки из «Старшей Эдды».

Сама процедура проведения подобных встреч была, по сути, одинакова для всех студенческих обществ. На одном из таких вечеров в Упсале в 1856 году произносились пламенные речи, которые произвели такое сильное впечатление на Бьёрнстьерне Бьёрнсона, что он решил стать поэтом. Артур Газелиус, будущий основатель Северного музея в Стокгольме в 1874 году, тоже присутствовал на подобных заседаниях. Бывали там и Карл Курман и норвежец Лоренц Дитрихсон, которые через 15 лет постарались воспроизвести средневековую обстановку в своих собственных домах.

В 1906 году, через год после расторжения унии Норвегии со Швецией, Курман писал Дитрихсону, бывшему тогда профессором истории искусств в университете Кристиании: «Вот уже пятнадцать лет прошло с тех пор, как мы молодыми людьми с горящими глазами и быстро бьющимися сердцами произносили пламенные клятвы и пили мед из старинного рога в Упсале, а мне кажется, что было это вчера».