Николай Борисов - Иван III

О том, как иногда начинались такие пожары, рассказывает Псковская 1-я летопись. Весной 1496 года «посла Бог казнь за умножение грех ради наших: загорелося на Крому (Кремле. — Н. Б. ) в Кутнего костра (башни. — Н. Б. ), и клетей много погорело, и ржи много и платья; милостию Божиею и святыя Троица угасиша огнь; и много чхоты (зла. — Н. Б. ) учинило, а рожь горелую сыпали в малые воротца на Пскову реку; а зажег Чюхно, закратчися (закравшись. — Н. Б. ), а послаша его немцы зажечь и посулиша ему дару много, и поспешением святыя Троица изымаша его на Крому и сожгоша его огнем, месяца апреля в 12 день…» (40, 82).

Следует отметить, что русские люди того времени с большим предубеждением относились к иностранцам. В них видели заклятых врагов Руси и православия. Иван в этом отношении был, конечно, на голову выше своего окружения. Однако, зазывая в Москву всякого рода полезных людей с Запада, великий князь тщательно следил за тем, чтобы они не проявляли излишней самостоятельности и не сплачивались в самостоятельную корпорацию.

В этом отношении примечательна история, которую рассказывает венецианец Амброджио Контарини, приехавший в Москву из Персии осенью 1476 года. Человек живой и общительный, Контарини поселился поначалу в доме у знаменитого Аристотеля Фиораванти, находившемся рядом с княжеским дворцом. Однако Ивану, судя по всему, не понравилось сближение его главного мастера с подозрительным венецианцем. Возможно, он получил какие-то доносы от тех, кому поручено было присматривать за Контарини. Выводы последовали незамедлительно. «Но через несколько дней (и откуда это пришло — не пойму!) мне было приказано от имени государя, чтобы я выехал из этого дома. С большим трудом для меня был найден дом вне замка; он имел две комнаты, в одной из которых расположился я сам, а в другой — мои слуги. Там я и оставался вплоть до моего отъезда» (2, 227).

Чем больше иностранцев появлялось в Москве, тем строже становилось отношение к ним великого князя. В начале 1483 года Ивану представился хороший повод, чтобы «нагнать страху» на самоуверенных европейцев и наглядно показать им меру их ответственности. Питая слабость к врачам-иностранцам, великий князь держал при дворе лекаря — немца по имени Антон. (Иван вообще был очень внимателен к своему здоровью и однажды едва не поссорился с крымским ханом, отказавшись допустить к себе его послов, так как по дороге один из участников посольства «утерялся поветрием». Опасаясь распространения болезни, Иван посадил всю крымскую делегацию на карантин в какую-то глухую волость (10, 120).) Услугами немца-лекаря пользовались и другие представители московской знати. Из-за этого и случился скандал, о котором сообщают летописи.

«Того же лета врач некий немчин Онтон приеха к великому князю, егоже в велицей чести держа князь велики его, врачева же князя Каракучю царевичева Даньярова да умори его смертным зелием за посмех; князь же велики выда его сыну Каракучеву, он же мучив его хоте дати на окуп (выкуп. — Н. Б. ) князь же велики не повеле, но веле его убити; они же сведше его на реку на Москву под мост, зиме, да зарезаша его ножем как овцу. Тогда же Аристотель, бояся того же, почал проситися у великого князя в свою землю; князь же велики пойма его и ограбив посади на Онтонове дворе за Лазорем святым…» (18, 235).

Эта бесстрастно изложенная Независимым летописцем история потрясает холодным цинизмом, проявленным Иваном по отношению к своим верным слугам. Понятно, что врач Антон не сумел вылечить «князя Каракучу» и тот отправился к праотцам. Родственники умершего заподозрили в этом злой умысел Антона, имевшего перед тем какое-то неприятное столкновение со своим пациентом. Никаких доказательств своих подозрений они, разумеется, не привели. Однако великий князь безоговорочно принял сторону обвинителей. Ему явно хотелось угодить касимовскому царевичу Даньяру. Помимо этого, Иван и сам хотел избавиться от услуг врача, на которого пала даже слабая тень подозрения во «вредительстве». И наконец, великий князь хотел наглядно показать московским мастерам западного происхождения, что ждет их в случае недобросовестного исполнения своих обязанностей.

Между тем московские иностранцы (самым авторитетным среди которых был Фиораванти) согласились уплатить татарам немалый выкуп за своего попавшего в беду собрата. Кажется, они поняли, что на месте Антона завтра может оказаться любой из них. Простодушные и вместе алчные сородичи «князя Каракучи» готовы были принять солидный выкуп и тем закрыть дело. Однако Державный распорядился иначе. Он попросту отобрал у Фиораванти собранные для выкупа деньги, а самого старого мастера (которому он был обязан очень многим) приказал посадить под стражу в доме зарезанного татарами несчастного лекаря. Назидательный характер этого распоряжения очевиден: в случае малейшего неповиновения или попытки к бегству Фиораванти мог разделить участь того, кого он хотел спасти.

Наиболее знатными жертвами Державного стали его собственные братья. Опасаясь развития удельной системы и превращения удельных княжеств в наследственные, Иван, по-видимому, не разрешал братьям вступать в брак. Князь Юрий Васильевич Дмитровский умер осенью 1472 года в возрасте 31 года. Он не был женат, не имел детей и потому его удел был тотчас присоединен к великокняжеским владениям. Та же судьба постигла и Андрея Васильевича Меньшого Вологодского. Он умер холостым в возрасте около 29 лет и его владения были взяты Иваном III. Еще один брат, Андрей Углицкий, женился в возрасте без малого 24 лет — весьма поздний срок, по тогдашним понятиям. И лишь один из братьев — Борис Васильевич Волоцкий — устроил свою семейную жизнь достаточно традиционно: женился в возрасте около 22 лет. Для сравнения следует вспомнить, что сам Иван женился в 1452 году в возрасте 12 лет, а в 18 уже имел сына-наследника.

Пренебрегая интересами своих удельных братьев как в семейных (женитьба), так и в имущественных (раздел выморочных уделов и новоприобретенных территорий) вопросах, Иван тем самым подталкивал их к сопротивлению. Открытый мятеж двух Васильевичей — Андрея Большого и Бориса Волоцкого — вспыхнул весной 1480 года и завершился примирением лишь год спустя. Воспоминания об этом не давали покоя великому князю. Оба мятежника казались ему потенциально опасными. Зная злопамятный нрав своего старшего брата, опасались расправы и подозреваемые. Их тревога усилилась после кончины матери, великой княгини Марии Ярославны, 4 июля 1485 года. Властная и умная старая княгиня не позволила бы Ивану расправиться с Андреем Углицким и Борисом. (Два других брата, Юрий Дмитровский и Андрей Вологодский, к этому времени уже лежали в могиле.) К тому же все знали, что Андрей Большой был любимцем матери…