Константин Станиславский - Письма 1886-1917

Нежно обнимаю и благословляю тебя, Игоря, бабушку – всем поклон.

381. Из письма к М. П. Лилиной

Рим. Среда февраля 911 г.

9 февраля 1911

Дорогая и бесценная.

Опять 2 дня не писал и ничего не получал от вас из Москвы. Вчера стало тревожно, фантазия начала пугать, и я послал телеграмму о здоровье. Жду ответа с нетерпением.

…Что же было за это время. В воскресенье в 5 ч. в старинной гостиной римского палаццо, среди плафонов, фресок, всякой старины […] я читал с Алексеем Александровичем и другим Волконским (братом того, лектором) "Горе от ума" и 1-ю и 3-ю сцену Крутицкого. Вначале волновался, а со второго акта – разошелся. Крутицкого же, говорят, читал прилично. Кажется, понравилось. На следующий день утром ездили со Стаховичем к Абамелик-Лазареву, под Римом (из тех Лазаревых, что основали Лазаревский институт, где я учился, чорт бы его драл). Вилла, богатства, завтрак на серебре – сногсшибательные. Она от нечего делать танцует на носках, как балерины. Тем только и известна.

382. М. П. Лилиной

Рим, среда, февраль 911

9 февраля 1911

Продолжаю письмо, посылаемое вместе с этим. Итак, в понедельник утром был у Абамелик-Лазарева. Чудный вид, чудное поместье. Подумай, газоны, деревья (лиственные, пиния, не теряющая листа) – все зеленое, как летом. Потом Стахович завез меня в Пинчио, и я там писал. Вообще эти дни я что-то увлекся опять записками 1. В 5 ч. в другом палаццо Киджи, у Барятинских, была лекция московского профессора Трубецкого: "О Соловьеве". Опять аристократы, комплименты за вчерашнее чтение и такие же восторги по адресу Трубецкого… Лекция – так себе. Дом – великолепный. Во вторник я, Кира и Машенька осматривали Палатин. Много ходили. Много интересного.

Погода была изумительная, летняя. В 5 ч. у Урусовых, палаццо Барберини, чай и детские танцы. Был и там, чтобы смотреть квартиру и отдавать визиты. Вчера целый день провел в саду Медичи (французская академия, Prix de Rome). Вечером сидели у Стаховичей. Да… третьего дня вечером ходили по синематографам. Живу – куда меня толкнут, туда и иду. Ни скучно, ни весело. Ем много. Крепну, толстею. Здоров. Кира тоже. Следующее письмо тебе передаст сам Стахович. Если все будет благополучно, то письмо опередит это.

Обнимаю, нежно целую, скучаю. Игоречку спасибо за письмо.

383. Из письма к М. П. Лилиной

Рим. Пятница, 11 февраля 911

11 февраля 1911

Дорогая и бесценная.

Прежде всего нежно целую и благодарю за чудесное письмо, в котором ты говоришь, что ждешь меня и любишь. Это меня ободрило. Спасибо. Нежно люблю и ни секунды не сомневаюсь, что без тебя мне не прожить на этом свете.

…Вчера (четверг) день ходил по магазинам, хотел найти тебе и Игорю подарки. Такая все дрянь. Купил Джениньке и Машеньке на память статуэтки. Здесь не советуют покупать черепаховые гребни, так как все подделка. Говорят, что их надо покупать в Неаполе. Мы едем туда целой компанией: Машенька, Миша, горничная Ливен – немка, Кира, я. Осмотрим Неаполь и потом поживу несколько дней у Горького, если он вернется из Парижа и если мне понравится море 1.

Да, вчера читал в русском пансионе Фамусова и Крутицкого. Провалился. Напало такое безразличие, что – наплевать. Чувствовал, что проваливаюсь, и даже не захотел подтянуться. Сегодня днем у Барятинских англичанка читала лекцию о пластике. Пусть Стахович расскажет.

384*. И. К. Алексееву

Рим. Февр. 911

11 февраля 1911

Дорогой мой мальчик!

Я написал тебе письмо и порвал, и сейчас не знаю, как тебе отвечать. Может быть, ты, начитавшись Толстого, придрался к философской теме, случайно написалось такое мрачное письмо с философией о смерти. Не хотелось переписывать его – послал. Если это так, то все понятно и естественно. Остается только подосадовать на то, что ты твои розовые годы тратишь, на мрачные стороны жизни 1. Но… если твое письмо убежденно и действительно выражает теперешнее состояние твоей чистой души, – тогда я удивлен, смущен и подавлен. Тогда нам надо долго и много говорить. Надо докопаться до главных причин и изменить их во что бы то ни стало, пока не поздно, пока чистая душа не отравлена гноем, который беспощадно портит молодые, еще не познавшие настоящей жизни души.

Твое письмо – письмо 50-летнего человека, уставшего жить оттого, что он все видел и все ему надоело. Но ты ничего не видал. Гони же мрак и ищи света. Он разлит всюду. Научайся же находить его. Как приеду – буду долго говорить, а пока обнимаю, благословляю и нежно люблю.

385*. Л. А. Сулержицкому

Рим, 12/25 -II 911

12 февраля 1911

Дорогой Сулер,

спасибо за письмо. Ради бога, берегите себя, а то будет плохо. Глупо за гроши взваливать на себя всю обузу. Я и Стахович думаем так. Если предвидится успех – печатать нашу фирму полностью 1. Если даже бы стали поругивать, то реклама делала бы свое дело. Имя Художественного театра завязнет в ушах парижан. Будет знакомое слуху имя, а то, что об этом театре говорят, т. е. рецензии,- забудется. Да и рецензии, конечно, давно написаны и куплены Режан.

Что касается Крэга, решили так. Он ни с какой стороны не прав, и посоветуйте ему не принимать с театром вызывающего тона, а то он все испортит мне. Все равно придется ему заплатить, не все, так часть. Уж лучше пусть он приезжает в Москву к началу третьей недели поста. По приезде в Москву, т. е. 16/29 февраля, Стахович вышлет Крэгу 300-500 рублей. Вот о чем я прошу театр и надеюсь, что он исполнит мою просьбу.

Окончание в следующем письме.

Продолжаю.

Объясните Крэгу, что отсюда я выслать ему денег не могу, так как у меня едва хватит на обратный путь. Телеграммой ничего не сделаешь, так как струна натянута и надо быть осторожным с правлением. Самое скорое – действовать через Стаховича, который сегодня выезжает в Москву.

Объясните Крэгу, что то, что я пишу,- мой план действия, а не обещание; он может схватиться за него и уверять, что я обещал. Выписать Крэга не мешает, так как вопрос костюм[ов] очень важен. Я не понял замыслов Крэга. Кроме того, пусть он привезет и mise en scene 5-го акта.

27-го буду в Москве. Будьте очень осторожны. Заболейте на день, чтоб отлежаться и отдохнуть вовремя, пока не поздно.

386. Из письма к М. П. Лилиной

Неаполь,