Иван Драченко - На крыльях мужества

К концу июля гитлеровцев отбросили на рубеж, с которого они начинали свое наступление. Надежда немецко-фашистского командования с помощью операции "Цитадель" вернуть стратегическую инициативу рухнула навсегда.

В эти дни советское радио передало приказ Верховного Главнокомандующего: "...23 июля умелыми действиями наших войск окончательно ликвидировано немецкое наступление из районов южнее Орла и севернее Белгорода в сторону Курска.

...Немецкий план летнего наступления надо считать полностью провалившимся. Тем самым разоблачена легенда о том, что немцы в летнем наступлении всегда одерживают победы, а советские войска вынуждены будто бы находиться в отступлении".

А накануне этого памятного события произошло следующее.

Под крылом с высоты двух тысяч метров виднелись склоны долин и балок, во многих местах расчлененных густой овражной сетью. Изредка мелькали низенькие, нахохлившиеся хатки. Все вокруг выжжено, вытоптано неумолимым сапогом войны. Отчетливо виднелось кладбище битой техники: сваленные набок танки с крестами, самоходки, скелеты самолетов. Все это когда-то двигалось, летало, стреляло... Такая картина наблюдалась на всем Обояньском шоссе...

На цель нас вел штурман полка капитан Горобинский. Николай Миронович по праву считался асом. В воздухе он действовал дерзко, с ювелирностью истребителя, вражескую технику крушил как заправский бомбардир, а его штурманские расчеты поражали своей безукоризненной точностью.

Как правило, капитан Горобинский производил бомбардирование по выдержке времени, отлично владея пикированием под углом тридцать градусов. А этот способ заключался в следующем: для определения начала ввода в пике надо пользоваться нанесенными на самолете заводскими метками (крестики на боковых бронестеклах козырька и штыри на пятом шурупе бронелиста капота). Если в режиме горизонтального полета линия визирования - глаз - крестик штырь совпали, сразу же нужно было вводить машину в пикирование, добиваясь совмещения прицела с целью. А поскольку она во время пикирования проходила по правому или левому борту, производился координированный доворот на цель. Ввод в пикирование с доворотом имел то преимущество по сравнению с вводом по прямой, что мотор при этом как бы получал передышку. И еще: доворот являлся и некоторым маневром, вводящим противника в заблуждение. Используя этот способ бомбометания, Горобинский всегда наверняка накрывал цель.

...В вытянутой лощине, утыканной чахлым мелколесьем, сгрудилось штук тридцать вражеских танков. Возле них сновали танкисты. Сколько верст шли они по дорогам войны! Может быть, где-то в Нормандии, забавляясь, давили виноградники и их хозяев, утюжили старые мостовые Варшавы и Кракова, расстреливали под Киевом из пушек стариков и детей, а вчера писали своим Линдам и Эльзам: "Мы идем как циклопы, все сжигая на своем пути. Нет силы, которая нас остановит..."

- Перестроиться в круг! - скомандовал Горобинский, и четыре тройки "илов" пошли на замыкание. Его машина наклонила нос и безудержно устремилась вниз. Из бомболюка посыпались бомбы... Облегчаем и мы свои машины от "соток".

После первого захода разошлись веером, собрались, и Горобинский с левым креном потянул нас в очередную атаку.

- Воздух. Следите за воздухом, - раздался голос ведущего в наушниках.

Опасения Горобинского подтвердились; видим - на нас идет целая орава "мессеров". Встали в оборонительный круг.

Горобинский заметил, как один Ме-109, хитро маневрируя, врезался в наш строй.

- Кобзев, ударь по нему ракетами, - раздался голос штурмана. Драченко! Прикрой Кобзева, теснее круг.

"Мессер" тонкой стальной полоской сверкнул на солнце и влез прямо в перекрестие прицела Анатолия. А он-то умел метко стрелять из пушек. Удар! "Сто девятый" свалился на крыло, заштопорил вниз, потянул рыжую гриву пламени.

Сергей Смирнов волчком крутился в задней кабине, не давая "худым" зайти в хвост. Его пулемет строчил, как швейная машина, охраняя заднюю полусферу густым пулеметным огнем. Увидев сбитый "мессер", Сергей закричал:

- Командир! Один уже отлетался!

Смотрю, второй Ме-109 подстраивается к Горобинскому снизу. Эту тактику мы раскусили давно: в таком положении воспрепятствовать нападению трудно по той причине, что воздушный стрелок не видит противника. Над Горобинским нависла явная опасность. Где же Кирток? Не может он прийти на помощь, не может. На него самого слепнями насели фашисты, жалят со всех сторон.

Инстинктивно чувствую - "мессер" внизу справа вот-вот ударит по самолету штурмана полка. Нажимаю на гашетки - боеприпасов нуль!

Руки непроизвольно дернули и открыли фонарь, кричу в переговорное устройство:

- Прыгай, прыгай, Сергей! - И на полных оборотах мчусь навстречу врагу под властью какой-то чудовищной силы.

Я почему-то ничего не видел, кроме головы летчика, которая приближалась с невероятной скоростью в скорлупе фонаря. Ставлю "ильюшина" на ребро и левой консолью рублю желтобрюхого стервятника. Перед глазами взметнулись отблески рыжего пламени. На какое-то мгновение - потеря ориентировки и растерянность. Затем пришел в себя, быстро отстегнул ремни сиденья и с трудом вывалился из самолета.

Сильная воздушная струя ударила в лицо, подхватила и отнесла куда-то назад, словно бумажку. Упругий воздух врывался под шлем, шумел в ушах и давил на виски. Нащупав вытяжную скобу, наотмашь ее дернул. После этого почувствовал сильный толчок, прохладный ветер перестал звенеть в ушах.

Теперь надо мной легко плыл зонт парашюта, а вокруг с визгом пролетали осколки рвущихся снарядов, остатки разломанных самолетов, пронзительно выли моторы. Их вой то заполнял все вокруг, то, когда атака завершалась, постепенно затихал и превращался в далекое жужжание.

Но что это? От пары фашистских истребителей оторвался один фриц, развернул круто свою машину и направил ее на мой парашют. Лихорадочно жду очереди. Но пулеметы стервятника молчат. Ясно! Решил таранить. И только фашист начал ко мне приближаться, левой рукой схватил одну сторону строп в жгут и начал наматывать на правую руку. Отчетливо слышу нарастающий свист винта и сильно тяну пучок строп вниз. Парашют складывается конвертом. Какие страшные секунды! Падаю камнем на землю. Между винтом "мессера" и куполом расстояние резко увеличивается, и, не коснувшись парашюта, немец торпедой проскакивает, но атаковать меня уже не пытается. Вот-вот под ногами ощущу земную твердь.

Приземлился в поле - жухлом, выжженном дотла солнцем и огнем, пропахшем горьким тротиловым дымом. Оглянулся и, вжимаясь ящерицей в каждую впадинку, медленно пополз к ближайшей воронке, волоча за собой парашют. Метрах в шестистах виднелся сбитый штурмовик, охваченный пламенем.