Юрий Тола-Талюк - Опыт присутствия

Церкви…отбирает на себя ее собственные задачи. Берет на себя безраздельную заботу о религиозном и духовном благополучии народа. И если затем доверяет или поручает эту заботу духовному чину, то уже в порядке и по титулу государственной делегации, и только в пределах этой делегации и поручения Церкви отводится в системе народно-государственной жизни свое место… Не столько ценится или учитывается истина, сколько годность, – пригодность для практико-технических задач и целей…Духовенство обращается в своеобразный служилый класс. И от него требуется так и только так о себе думать. За Церковью не оставляется и не признается право творческой инициативы даже в духовных делах. Именно на инициативу более всего притязает государство, на исключительное право инициативы, не только на надзор. "Полицейское" мировоззрение развивается исторически из духа Реформации, когда тускнеет и выветривается мистическое чувство церковности, когда в Церкви привыкают видеть только эмпирическое учреждение, в котором организуется религиозная жизнь народа. С такой точки зрения и церковность подпадает и подлежит государственной централизации. И

"князю земскому" усваивается и приписывается вся полнота прав и полномочий в религиозных делах его страны и народа… Такая новая система церковно-государственных отношений вводится и торжественно провозглашается в России при Петре в "Духовном Регламенте"… Но для Петровской эпохи вообще характерно, что под образом законов публикуются идеологические программы. "Регламент" есть, в сущности, политический памфлет. В нем обличений и критики больше, чем прямых и положительных постановлений. Это больше чем закон. Это манифест и декларация новой жизни. И само доказательство превращается в своеобразное средство приневоливания и принуждения. Не позволяется возражать против внушительных указанных "понеже". Правительство спешит все обдумать и рассудить наперед, и собственное рассуждение обывателя оказывается тогда ненужным и лишним. Оно может означать только некое неблагонадежное недоверие к власти. И составитель

"Регламента" поторопился все рассудить и обосновать наперед, чтобы не трудились рассуждать другие, чтобы не вздумали рассудить иначе…

Петровский законодатель вообще слишком любил писать желчью и ядом

("и кажется, писаны кнутом", отзывается Пушкин о Петровских указах)"

(Прот. Г. Флоровский. Пути русского богословия. Вильнюс.1991.)

И замечательно еще пишет Феофан, составитель "Регламента", изъясняя доводы о государственной безопасности: "А когда еще видит народ, что соборное сие правительство монаршим указом и сенатским приговором установлено есть, то и паче пребудет в кротости своей, и весьма отложит надежду иметь помощь к бунтам своим от чина духовного". И еще шедевр на все российские времена от того же

Феофана: "Государь, власть высочайшая, есть надсмотритель совершенный, крайний, верховный и вседействительный, то есть имущий силу и повеления, и крайнего суда, и наказания, над всеми себе подданными чинами и властьми, как мирскими, так и духовными. И понеже и над духовным чином государское надсмотрительство от Бога установлено есть, того ради всяк законный государь в Государстве своем есть воистину Епископ Епископов"… Ух!

Я взял такой большой отрывок, потому что в нем как в зеркале отражается весь XX и начало XXI века России. К вышесказанному можно добавить, что в первое десятилетие XVIII века армия увеличилась с 40 до 100 тысяч человек, расходы повысились на 40 миллионов, заняв в общей сумме государственных расходов 65%. На 1710 ожидался полумиллионный дефицит. А что касается "людишек", то, подворная перепись в том же году, показала огромную убыль населения. Поистине

– "Избавьте меня от жизни в период больших реформ!" – говорил Конфуций.

По выражению Юрия Крижанича, правительство в России "то круто сверх всякой меры, то вконец распущено". Вот и здесь, парадокс действия этих законов "написанных кнутом", в беспорядочной толпе преемников послепетровского периода. Западник и большой патриот князь Д.М Голицын, говорил, что отечество тяготили два политических недуга это – власть, действующая вне закона и фавор, владеющий слабой, но произвольной властью.

Архиепископ Илларион Троицкий, в речи произнесенной на Соборе 23 октября 1917 года, сказал: "Орел Петровского, на западный образец устроенного, самодержавия выклевал это русское православное сердце.

Святотатственная рука нечестивого Петра свела первосвятителя

Российского с его векового места в Успенском соборе. Поместный собор

Церкви Российской от Бога данной ему властью поставил снова

Московского Патриарха на его законное неотъемлемое место".

Мы знаем, что было потом…

Во всех этих зигзагах Российской истории что-то можно, но и что-то, действительно, "нельзя понять умом". Не имея ли в виду печальный опыт Петра, известный русофил Константин Леонтьев, приняв монашество, писал в Оптиной пустыне, что "нам, русским, надо совершенно сорваться с европейских рельсов и, выбрав совсем новый путь, стать, наконец, во главе умственной и социальной жизни всечеловечества". (Леонтьев К. Записки отшельника. М.., 1992.)

Впрочем, до него были идеалисты и на иной манер. Для Градовского

"Народ в истории" – "живая сила, нравственная личность, которой интересы, убеждения и стремления руководят политикою государств".

Подойдя, однако, с этим взглядом к изучению истории провинции, он не нашел там "народа" в смысле активной силы, ни "коренных условий нормального общежития" Как нам знакомо! Не будем освещать этот опыт печальным скептицизмом Чаадаева, но заметим, что в русской истории были и обнадеживающие минуты.

Вот, натыкаемся в манифесте Екатерины II на признание:

"Самовластие, не обузданное добрыми и человеколюбивыми качествами в государе, владеющем самодержавно, есть такое зло, которое многим пагубным следствиям непосредственно бывает причиною". Знаменательно и то, что Екатерина II в своем знаменитом "Наказе", в котором стремилась создать основу законодательного уложения государства, использовала нашумевшую в то время книгу Монтескье "Дух законов", которая позже легла в основу Конституции Соединенных Штатов, и

Декларации независимости, написанную Томасом Джефферсоном. Да, были в России пробуждения, похожие на грезы наяву. О судьбе "Наказа" с печалью пишет Ключевский, что смысл изложенных законов должен был принять форму всеобщего просвещения в доходчивой книге "Эта книга должна быть так распространена, чтобы ее можно было купить за малую цену, как букварь, и надлежит предписывать учить грамоте в школах по такой книге вперемежку с церковными. Но такой книги в России не было; для ее составления написан и самый "Наказ". Таким образом, акт, высочайше подписанный, извещал русских граждан, что они лишены основных благ гражданского общежития, что законы ими управляющие, не согласны с разумом и правдой, что господствующий класс вреден государству и что правительство не исполняло своих существенных обязанностей перед народом". ( В.О.Ключевский. О русской истории. М.