Павел Зырянов - Адмирал Колчак, верховный правитель России

Возможно, генерал всё же лукавил, когда писал эти слова. Ведь многие слышали, как войсковой старшина И. Н. Красильников, стоя за спиной членов Директории, сказал кому-то, ухмыляясь: «Вот оно, воробьиное правительство, махни рукой – и разлетится». С самим Болдыревым на параде произошёл конфуз. Надо было объехать фронт и поздороваться с войсками. Но лошадь отказывалась стронуться с места, видимо, боясь войск. Не удавались никакие попытки привести её в движение. Тогда вперёд выехал военный министр Сибирского правительства Иванов-Ринов, и лошадь главнокомандующего послушно пошла вслед за его лошадью. Кто-то из местных военных, видимо, зная, что Болдырев неважный наездник, нарочно подсунул ему плохо выезженную лошадь. [908]Вряд ли Болдырев чувствовал себя «чудесно», плетясь за казачьим атаманом.

Директория, ни перед кем не обязанная отчитываться, формально являлась коллективным диктатором. В России только самодержавные цари имели такой объём прав. И недаром Зензинов, ярый противник монархии, в шутку, но горделиво говорил, что к каждому члену Директории можно обращаться со словами «Ваше однопятое величество». [909]Шутка, однако, мало соотносилась с действительностью. Ибо на самом деле даже вся Директория, в её целом, не имела и пятой части той власти и того влияния, какими обладали русские цари. На то были разные причины, объективные и субъективные.

Председатель Директории Н. Д. Авксентьев родился в Пензе, но значительную часть жизни провёл в Париже, Берлине и Лейпциге. Заканчивал там образование, прерванное на родине (в 1899 году исключён из Московского университета за участие в беспорядках), писал диссертацию по философии, посещал революционный кружок. В России бывал лишь наездами – когда сопровождал транспорты с революционной литературой. Однажды попался, но сумел выкрутиться. В 1905 году вернулся было на родину, но вскоре оказался в Обдорске (ныне Салехард). Бежал оттуда (в те времена убежать из ссылки было делом несложным). В 1917 году – снова в России. Доказывал, что «путь, ведущий к свободе, приведёт к победе». Председательствовал на крестьянском съезде, хотя о русских крестьянах имел лишь теоретические представления. Считался чуть ли не самым правым среди правых эсеров, но на посту министра внутренних дел во Временном правительстве почему-то попустительствовал большевикам.

Приехав в Омск, постарался внушить местному люду, что намерен восстановить крепкие государственные основания. Приказал разыскать старые Положения и штаты и по ним всё строить. Ввёл позабытое было титулование. Себя велел называть «Ваше высокопревосходительство». Окружил себя адъютантами.

Однако вся эта помпа в имперском стиле плохо сочеталась с «опарижаненной», по выражению одного мемуариста, внешностью франтоватого 40-летнего интеллигента, столь не похожего на столпов прежнего строя. А по нём, этом строе, многие начинали уже печалиться, хлебнув лиха за полтора года революции. Кроме того, Авксентьев так и не смог избавиться от свойственной многим революционерам склонности к длинным речам, произносимым с большим подъёмом, но бедным по содержанию. Когда-то такие речи встречались на ура, но теперь они напоминали прошлогоднюю «керенщину». Колчак, вскоре познакомившийся с Авксентьевым, говорил, что это переиздание Керенского. [910]

В. М. Зензинов, сын крупного чаеторговца, был знаком с Авксентьевым ещё со времён революционных кружков. Зензинов сыграл важную роль в создании эсеровской партии и одно время даже входил в её боевую организацию. Был в трёх ссылках, дважды бежал. Из последней ссылки, в Якутию, не бежал, видимо, потому, что серьёзно увлекся исследованиями местного края и участвовал в одной полярной экспедиции.

Быстро оставив террористическую деятельность, Зензинов сосредоточился на внутрипартийной работе и издании эсеровских газет. «Зензинов – честнейший человек, – писал о нём Болдырев, – лично мне он был симпатичен и почему-то всегда представлялся пишущим передовицы для партийной газеты». [911]

Генерал В. Г. Болдырев, сын бедного крестьянина, имел простонародные привычки и соответствующую внешность – плотный, крепкий, рябой (после оспы), бородка клинышком. Благодаря усердию, трудолюбию и целеустремлённости, очень часто свойственным выходцам из низов, пробился в офицеры, окончил Академию Генерального штаба, ещё при царе стал генералом. Особенными дарованиями не обладал, но после Февраля демократическое происхождение ускорило его карьерный рост. Командуя корпусом, сдал Ригу, но к неудачам тогда уже привыкли, никто разбираться не стал, и Болдыреву, поддержавшему Керенского в борьбе с Корниловым, поручили командование армией. На этом посту он отказался выполнять несообразные приказы большевистского главнокомандующего Н. В. Крыленко и попал в тюрьму. Там-то, как говорят, он и сошёлся с эсерами. [912]

В. А. Виноградов, адвокат из Астрахани, просидевший в Думе два срока, был одним из малозаметных членов кадетской партии. Редко выступал и находился в тихой оппозиции к П. Н. Милюкову, считаясь левым кадетом. На этой основе сблизился с Н. В. Некрасовым. И последний, став во Временном правительстве министром путей сообщения, пригласил к себе Виноградова на должность товарища министра. Дружба Виноградова с Некрасовым была известна – потому эсеры и пригласили его в Директорию, что им нужен был левый кадет, а Некрасов, замешанный в предательстве Корнилова, для Сибири не подходил. Человек мягкий, неустойчивый, тяготевший то к правым направо, то к левым, он и в Директории, как и в Думе, ничем не блистал. Но здесь дело сложилось иначе. Авксентьев и Зензинов голосовали, как правило, одинаково. С другой стороны, установилась солидарность между Вологодским и Болдыревым. Голос Виноградова, таким образом, оказался решающим. [913]И этот мягкий балласт, перекатываясь с одной стороны на другую, лишил Директорию всякой устойчивости.

На первых порах Директория сумела добиться некоторых успехов. Сложили полномочия и самораспустились Уральское правительство и Алаш-Орда. Сложил полномочия, но почему-то не захотел распускаться Совет управляющих ведомствами, переехавший из Самары в Уфу. И, наконец, была решена проблема «Сиболдумы», избранной в 1917 году по классовому принципу, без участия состоятельных граждан, и ставшей у всех бельмом на глазу. Авксентьев съездил в Томск и уговорил своих товарищей по партии разойтись. «1 января мы всё равно соберёмся», – сказали они, намекая на предполагаемое открытие Учредительного собрания. [914]

Тем не менее над Директорией быстро сгущались тучи. Офицеры, и не только казачьи, считали её эсеровской, а эсеров и большевиков они полагали «одного поля ягодами». На торжественных банкетах офицеры, отведав спиртного, заставляли оркестр играть «Боже, царя храни», а от присутствующих требовали, чтобы они вставали. Члены Директории, чехи и другие противники монархии демонстративно удалялись. А наутро Болдырев вызывал к себе начальника Омского гарнизона генерала А. Ф. Матковского и требовал, чтобы участники скандальной выходки были наказаны. [915]