Давид Драгунский - Годы в броне

Фронт напоминал слоеный пирог. Очень трудно стало ориентироваться. Не только на улицах или в домах, подчас даже на этажах нельзя было разобраться, где гитлеровцы, а где наши. Советская авиация висела в воздухе, с трудом выискивая цели. Наши целеуказания не всегда оказывались точными, и были случаи, когда приходилось по всем каналам просить летчиков не бомбить занятые нами районы. Артиллерия 1-го Белорусского фронта подтягивалась к центру Берлина, разрывы ее снарядов все приближались к нам. В городе становилось тесно от огромного количества наших сил и средств, а в небе Берлина было тесно советской авиации.

В разрушенном, изуродованном, заваленном обломками городе скопилось до десятка общевойсковых и танковых армий, большое количество стрелковых, механизированных, танковых и артиллерийских корпусов, сотни полков всех родов войск, свыше шести тысяч танков, около сорока тысяч орудий и минометов. Вся эта масса людей и техники заполняла подступы к фашистской столице, предместья города, его окраины и улицы. Назревала опасность смешения войск, ударов по своим частям. Этой сумятицей могли воспользоваться гитлеровцы, обстановка же требовала не ослаблять усилий и организовывать последние завершающие удары по врагу.

В западные районы Берлина хлынули группы гитлеровцев, бежавших с востока и севера под ударами армий 1-го Белорусского фронта и 1-го Украинского - с юга.

Ареной боев стали станции метрополитена, подземные пути, многие неведомые нам ходы сообщения. Зная хорошо свой город, немцы маневрировали по узким местам, выходили нам в тылы, нанося порой чувствительные удары.

Опять подвергся нападению тыл 55-й бригады. Несколько часов Леонову с его бойцами пришлось вести неравный бой с большой группой противника, пытавшейся прорваться на запад к Хавельзее.

Главной нашей силой в этих сложных условиях являлись пехота, танки, артиллерия сопровождения, саперные части. Впервые за дни боев мы установили локтевую связь с бригадой моего старого боевого друга полковника З. К. Слюсаренко. А затем я и встретился на Курфюрстен-Дамм с Захаром Карповичем.

С момента соединения с 1-м Белорусским фронтом, с подходом его стрелковых дивизий наши атаки стали более мощными. Раньше мы постоянно опасались, сдержат ли напор отходящих гитлеровцев части нашего корпуса, вставшие на пути выхода немецкой группировки на запад. Теперь такие сомнения отпали. Рядом с нами находилась 55-я гвардейская стрелковая дивизия генерала Адама Петровича Турчинского. Танкисты и пехота образовали крепкий заслон. И все же к утру следующего дня командование 3-й гвардейской танковой армии и 1-го Украинского фронта стало еще больше усиливать наше западное направление.

И вовремя.

Петля на шее гитлеровцев затягивалась все туже. Для обороняющихся настали критические дни. Теперь немцы окончательно поняли: чуда не будет. "Сверхмощное оружие", о котором трубил Геббельс, не появилось. Единственным спасением для осажденных нацистов было прорываться на запад, искать убежища за Хавельзее. Тысячи гитлеровских солдат и офицеров ринулись в нашу сторону. На всех улицах, прилегавших к нашему району, не умолкали бои. В западных районах усилились пожары. Не прекращалась пулеметная и автоматная стрельба в метро, подземных тоннелях, канализационных трубах. То тут, то там раздавались душераздирающие крики: "Помогите! Спасите!.." Но некому было спасать, никто не приходил на помощь: каждый гитлеровец действовал и спасался в одиночку...

Одна из крупных фашистских частей, в составе которой оказались артиллерия и танки, прорвалась к зоологическому саду, обошла железнодорожную станцию Савиньиплац и рванулась на запад - в направлении вокзала Шарлотенбург и станции Весткройц. К этой группе активно присоединились гитлеровцы, выбравшиеся из метро. Пытаясь вырваться из петли, они с остервенением набрасывались на наши передовые подразделения.

Остаток дня и всю ночь до утра шли ожесточенные стычки. На маленький участок фронта были брошены наши танки и вся артиллерия. Вот когда мы от всего сердца благодарили нашу пехоту за самоотверженность. Вот когда до конца поняли, как кстати оказались рядом стрелковые дивизии из 28-й армии генерал-лейтенанта А. А. Лучинского. В те часы каждый танкист готов был стать на колени перед царицей полей - ведь пехотинцы являлись для нас настоящими ангелами-хранителями.

Гитлеровцам не удалось вырваться из Берлина, и они метались в этой мышеловке, чувствуя приближение конца. А между тем в район Потсдама уже вышли прорвавшиеся с юга войска 4-й танковой армии генерала Д. Д. Лелюшенко, а с севера - соединения 47-й армии генерала Ф. И. Перхоровича, входившие в состав 1-го Белорусского фронта. Это означало, что, если даже фашисты прорвутся на нашем участке, они все равно останутся в котле.

С группой автоматчиков, разведчиков, офицеров штаба я с трудом пробирался на танке к батальонам 55-й бригады. Именно тогда на одной из улиц мы увидели разлагающиеся трупы трех повешенных немецких солдат. Дощечка, прибитая к виселице, гласила:

"Повешены за трусость. Такая кара постигнет всех, кто не захочет защищать фатерланд. 25 апреля 1945 года".

Кто-то из танкистов хотел обрезать веревку. Я категорически запретил делать это. Пускай немцы увидят своих казненных соотечественников, пускай еще и еще раз задумаются над тем, куда девалось "единство немецкой нации", о котором на весь свет трубила нацистская пропаганда.

Мы двинулись дальше. На улицы фашистской столицы опускались тяжелые сумерки, пропитанные дымом, гарью и кровью...

В Берлине кончался очередной день войны. К вечеру мы получили сразу два довольно противоречивых распоряжения. Начальник штаба корпуса полковник Г. С. Пузанков приказывал приостановить наступление бригады в направлении зоологического сада. А командир корпуса генерал В. В. Новиков, наоборот, требовал по радио, чтобы мы решительно наступали в том же направлении.

На наше счастье, город окутала ночь. Мы решили воспользоваться ею: подтянули тылы, собрали разбросанные батальоны, расставили артиллерийские дивизионы.

Всю ночь проблуждал по Берлину офицер связи из штаба корпуса, который должен был доставить письменный приказ генерала Новикова, а распоряжение было срочное, важное. Мне было приказано оттянуть бригаду от железнодорожной станции Савиньиплац. Менялось направление действий, изменялись границы участков. Все это надо было осуществить еще в первой половине ночи. А что я мог предпринять теперь? Ночь была на исходе. Выполнение приказа оказалось под угрозой срыва.

Я мог наказать офицера связи за несвоевременную доставку приказа. Но передо мной был человек, еле державшийся на ногах, хлебнувший немало горя за прошедшие сутки. Всю ночь он метался на броневичке по улицам и переулкам чужого города. Попадал в другие части, даже влетел в лапы к неприятелю, но чудом спасся и все-таки добрался до штаба бригады. Выслушав его одиссею, я велел накормить офицера, дать ему отоспаться.