Алексей Варламов - Александр Грин

«И капитан Гез – это часть его, темная часть, по-волчьи грызущая жизнь, полная злого высокомерия и темных страстей, с золотинкой на дне души, которую он, будучи во власти злых начал, не умеет по-настоящему поднять», [422]– писала Нина Грин.

«Я и Гарвей, я и Гез», – признавал и автор романа. [423]Очевидно, что умевший быть отталкивающе грубым и резким Грин вложил в образ капитана «Бегущей» немало личного, как вкладывал когда-то в образ Гинча. Но раздумывая, что делать с этой золотинкой, колеблясь, простить или не простить Геза, дать ему шанс или потопить, Грин в конце концов выбирает второе, и по мере развития сюжета Гез оказывается контрабандистом, обманщиком, сквалыгой, грубияном, развратником и негодяем, заслуженно получающим пулю от обманутого им партнера, своего старшего помощника Бутлера, в прибрежной гостинице города Гель-Гью. Однако прежде чем эта расправа произойдет, романтический злодей с пиратским именем совершит еще одно преступление: в результате ссоры с Гарвеем Гез ссаживает своего благородного и безупречного пассажира в шлюпку посреди океана и предоставляет воле ветра и волн. По логике сюжета это действие Геза выглядит не очень убедительно (куда логичнее смотрелась бы идея спустить Гарвея в трюм или уж, коль невмоготу, просто потопить), но именно такой поворот позволяет автору ввести в повествование вторую героиню, которая непонятно как попала на корабль, никем не замеченная на нем плыла и теперь, по приказу разъяренного капитана и по воле романиста, оказывается в шлюпке с Гарвеем.

Тут-то и происходит встреча с Несбывшимся, и становится ясно, кто шепнул во мраке лисской ночи Томасу Гарвею три увлекших его в путь слова: «бегущая по волнам».

«Я никогда не забуду ее – такой, как видел теперь.

Вокруг нее стоял отсвет, теряясь среди перекатов волн. Правильное, почти круглое лицо с красивой, нежной улыбкой было полно прелестной, нервной игры, выражавшей в данный момент, что она забавляется моим возрастающим изумлением. Но в ее черных глазах стояла неподвижная точка; глаза, если присмотреться к ним, вносили впечатление грозного и томительного упорства; необъяснимую сжатость, молчание, – большее, чем молчание сжатых губ. В черных ее волосах блестел жемчуг гребней. Кружевное платье оттенка слоновой кости, с открытыми гибкими плечами, так же безупречно белыми, как лицо, легло вокруг стана широким опрокинутым веером, из пены которого выступила, покачиваясь, маленькая нога в золотой туфельке. Она сидела, опираясь отставленными руками о палубу кормы, нагнувшись ко мне слегка, словно хотела дать лучше рассмотреть свою внезапную красоту. Казалось, не среди опасностей морской ночи, а в дальнем углу дворца присела, устав от музыки и толпы, эта удивительная фигура».

Это и есть бегущая по волнам, фантастическая Фрези Грант, призрачная, как «летучий голландец», и в то же время реально-осязаемая сумасбродная девица, которая, по легенде жителей города Гель-Гью, некогда убежала от не выполнивших ее каприза жениха и отца, а заодно и от своей родины («Прощай, моя родина», – говорит она, и это очень важный момент, многое объясняющий в так называемом космополитизме Грина) на чудесный светлый остров и с тех пор странствует по волнам, помогая всем терпящим бедствие морякам. Тут уже не просто художественный образ, но символ, воплощенная мечта. Недолго пробыв с Гарвеем в шлюпке посреди океана, Фрези исчезает, уходя по воде, а Гарвея, в соответствии с ее предсказанием, подбирает небольшое судно с прозаическим названием «Нырок». Там он встречается с третьей, наименее загадочной девицей из этого девичьего триумвирата – Дэзи, описание которой смахивает на какую-то пиратскую пародию.

«Ее левый глаз был завязан черным платком. Здоровый голубой глаз смотрел на меня с ужасом и упоением. Она была темноволосая, небольшого роста, крепкого, но нервного, трепетного сложения, что следует понимать в смысле порывистости движений. Когда она улыбалась, походила на снежок в розе. У нее были маленькие загорелые руки и босые тонкие ноги, производившие под краем юбки впечатление отдельных живых существ, потому что она беспрерывно переминалась или скрещивала их, шевеля пальцами». Портрет, чем-то напоминающий Молли из «Золотой цепи», хотя и уступающий ей по выразительности и неизбежно вторичный. К этому надо добавить, что у Дэзи есть довольно несимпатичный, очень прозаичный жених по имени Тоббоган.

Вот, собственно, и вся экспозиция. Все остальное в романе – попытка героя определиться, как дальше жить и с кем из этих барышень искать свое счастье. Поначалу Гарвей определенно склоняется в сторону «прекрасной дамы», и события в романе складываются таким образом, что Гарвей и Биче должны быть вместе. Они встречаются на карнавале в Гель-Гью, затем Гарвей присутствует в гостинице во время допроса Биче, обвиненной в том, что она убила Геза, вместе с ней едет на «Бегущую по волнам», которой Биче хочет по праву владеть и на которую побывавший в чужих руках корабль производит впечатление тягостное, и Гарвей хорошо ее понимает. Во всех этих перипетиях оба сохраняют благородство, выдержку и кажется, что эти двое: а) совершенны и б) достойны друг друга.

Но именно там, на борту прекрасного корабля, случается недоразумение, которое переворачивает их отношения: когда Томас Гарвей, вопреки запрету Фрези Грант, рассказывает Биче о таинственной девушке, оказавшейся вместе с ним в шлюпке, та реагирует примерно так, как статистик Ершов в «Фанданго» на явление Бан-Грама – с поправкой на хорошие манеры и относительно благополучное материальное положение, удерживающее ее от истерики.

«– Скажите мне, что вы пошутили!

– Как бы я мог? И как бы я смел?

– Не оскорбляйтесь. Я буду откровенна, Гарвей, так же, как были откровенны вы в театре. Вы сказали тогда не много и – много. Я – женщина, и я вас очень хорошо понимаю. Но оставим пока это. Вы мне рассказали о Фрези Грант, и я вам поверила, но не так, как, может быть, хотели бы вы. Я поверила в это, как в недействительность, выраженную вашей душой, как верят в рисунок Калло, Фрагонара, Бердслэя; я не была с вами тогда. Клянусь, никогда так много не говорила я о себе и с таким чувством странной досады! Но если бы я поверила, я была бы, вероятно, очень несчастна.

– Биче, вы не правы.

– Непоправимо права. Гарвей, мне девятнадцать лет. Вся жизнь для меня чудесна. Я даже еще не знаю ее как следует. Уже начал двоиться мир, благодаря вам: два желтых платья, две „Бегущие по волнам“ и – два человека в одном! – Она рассмеялась, но неспокоен был ее смех. – Да, я очень рассудительна, – прибавила Биче задумавшись, – а это, должно быть, нехорошо. Я в отчаянии от этого!

– Биче, – сказал я, ничуть не обманываясь блеском ее глаз, но говоря только слова, так как ничем не мог передать ей самого себя, – Биче, все открыто для всех.