Александр Ханин - Рота, подъем!

– Командиры дивизионов и батарей ко мне, остальные свободны, – была последняя для нас на сегодня команда комполка и солдаты, подгоняемые сержантами, побежали в казарму застилать койки, умываться и наводить порядок.

Утренние гигиенические процедуры в любой цивилизованной стране проходят в ванной. Попробуйте представить себе комнату выложенную белым кафелем, посреди которой на высоту чуть больше метра возвышается бетонная стена облицованная аналогичным кафелем имеющая с двух сторон по шесть покрытых белой эмалью с черными выбоинами раковин. Над каждой раковиной имеется только один кран холодной воды. Горячей воды нет и не бывает. Это армейский умывальник. На кафельной стене привинчены большими шурупами зеркала. Зеркала не в полный рост и даже не в его половину. Размер зеркальца в сумочке кокетки не сильно отличается от трех-четырех зеркал повешенных на высоте роста гренадера. Всматриваясь в свои отражения солдаты должны побриться и причесаться, что сделать в полном составе всех военнослужащих батарее одновременно практически было не реально.

Делая шаг к зеркалу, чтобы гладко выбрить лицо от и без того не сильно растущей щетины, ты рискуешь потерять место около умывальника. В этой же комнате за стеной, за имеющийся единственной дверью, существуют… нет, не теплые домашние унитазы, а "очки" – железная конструкция, которая замурована в бетонный пол, выложенный все тем же кафелем. Восседать на такой конструкции можно только на корточках. Для того, чтобы ошибок не было, место для сапог сделано в пупырышки. Бачок с водой, конечно, находится на приличной высоте и постоянно вырываемые с мясом цепочки быстро прячутся в мусорном ведре или привязываются очередным шнурком под строгим присмотром дежурного по роте. Вот таких сортиров в туалете армейской казармы аж пять или шесть в ряд, который заканчивается наглухо закрытым окном в деревянной раме. Определенное уединение в оном заведении существовало в виде перегородок из фанеры, выкрашенной серой краской и дверей, которые не всегда закрывались. Но мелочи в виде того, что кто-то мог заглянуть широко распахнув дверь и увидеть сидящего в позе ожидающего восхода солнца азиата никого не волновали, потому, что в батарее было почти 80 человек, а время на умывание и личные надобности выделено распорядком дня не более 20 минут на всех.

Толчея, крики, ругань, плескание водой сопровождались поисками своих зубных щеток и опасных бритв, так как безопасные воровались в первые же дни. Вода была приятная и бодрила. Мысль о том, что зимой вода будет еще веселее, пролетела мимо не зацепившись за мое сознание и я выскочил из ванной комнаты под крики сержантов зовущих солдат строиться на завтрак.

– Становись, становись, – крики сержантов не давали ни на минуту расслабиться. – Быстрее! Равняйсь, смирно! Равняйсь, смирно!!!

Батарея прошла строем через плац мимо низкого здания кочегарки с высокой грязной трубой и подошла к уже знакомому корпусу столовой.

– Батарея, – грозно крикнул военнослужащий с тремя лычками сержанта. – Батарея, равняйсь, смирно, справа по одному в столовую бегом… Отставить. По команде "бегом" руки сгибаются в локтях, корпус тела наклоняется вперед в полной готовности. Понятно?

Бегоооооом.. арш!!

Солдаты кинулись в столовую, где нас уже ждали длинные столы на

10 человек. Чугунный котелок на десятерых был заполнен наполовину пшенной кашей. Пятнадцать грамм масла, положенного каждому солдату и по паре кусков сахара лежали на отдельной тарелке и были распределены честно, чтобы никто не выглядел обиженным. Несмотря на все обещания никто у нас ни сахар, ни масло не отбирал, а каша, переваленная из котелка в тарелки так и осталась там лежать практически нетронутая. Жидкий чай завершал утреннюю трапезу, после которой имеющие гражданскую одежду направились за хмурым старшиной на вещевой склад.

Мы шли по территории ковровской учебной дивизии изучая все то, что было у нас на пути: плацы, внешний вид казарм, рекламные и учебные щиты, деревья и подстриженные газоны, солдат и офицеров с разными знаками в петлицах. Мы еще были освобождены от отдавания чести и нас умиляло, когда прапорщик взмахивал рукой к козырьку фуражки в уставном приветствии.

Склад представлял собой огромный барак с, казалось, бесконечными полками. На входе за железной дверью, являющейся частью ворот, стоял простой письменный деревянный стол с тумбой. За столом сидел седой, пожилой и очень толстый старший прапорщик. Его сапоги, торчавшие из-под стола, были начищены так, что, наверное, смотрясь в них, можно было бы бриться:

– Новенькие? – не то спрашивая, не то утверждая буркнул толстяк.

– Ничепоренко, выдай им форму, – прокричал он вглубь барака.

Из склада вынырнул плотный солдат в отутюженной форме, которая на нем ладно сидела, грудь украшали значки, среди которых я угадал только "Гвардию"

– Размеры свои знаете?

Не все знали свои размеры, но это и не имело никакого значения.

– Пятьдесят два, три, – окинув нас взглядом сказал прапорщик.

– У меня… – начал было один из призывников.

– Головка от детородного органа, – не поднимая глаз прервал начсклада. – Выдай им, что сказал. Нет у меня других размеров.

Нам выдали семейные трусы темного цвета, белые майки, сапоги с парой портянок и штаны с рубашкой песочного цвета. Ко всему комплекту мы получили сверху дубовый ремень из кожзаменителя с яркой пряжкой, на которой была изображена пятиконечная звезда и пилотку с красной звездочкой. Уже в батарее, старшина выдал нам погоны, нашивки и прочую атрибутику, в общем, все то, что надо было пришить или приколоть на форму, чтобы отличаться от других частей и выглядеть одинаково, как оловянные солдатики из одной коробки. Этим важным мероприятием мы и занимались до обеда, так как опыта шитья у нас, питерских студентов, было не много. Закончив процесс, мы шли демонстрировать свои успехи старшине. Если прапорщику не нравилось, как были пришиты погоны, он, ничего не говоря, резким движением отрывал их и вручал нам снова вместе с формой и торчащими оборванными нитками. Всю одежду надо было обязательно пометить, написав на внутренней стороне спичкой, смоченной в хлорке, свою фамилию.

К обеду мы закончили процедуру пришивания и подписывания личного обмундирования и облачились в выданную форму. Если вам скажут, что

Красная Армия непобедимая, то стоит этому поверить. Это сущая правда. Ее будут еще долго бояться, потому, что внешний вид солдата-новобранца не просто грозный, а устрашающий. Вместо сорок шестого размера и третьего роста, который я носил в мирное гражданское время, я нацепил на себя то, что мне было выдано на складе, то есть пятьдесят второй размер и второй рост. Платье беременной на девятом месяце выглядело бы на мне лучше, чем полученная несколько часов назад форма. Штаны были подвязаны выданным узким ремнем и толстым мешком свисали сзади и снизу. Нижняя перемычка брюк была чуть выше колен, но ширина позволял передвигаться, если не делать широких шагов. Рубаха гимнастерки, смотрящаяся ниже ремня, как юбка, складывалась максимально сзади, натягивая переднюю часть, от чего верхние карманы смещались почти к подмышкам. Ворот рубахи не только не мешал дышать, но и застегнутый крючок, попадать которым в петлю мы долго учились перед зеркалом, не давил на кадык и размещался практически на уровне верхних ребер. В довершение ко всему, наши красные погоны с желтыми буквами С и А, возлежали на наших плечах только в медицинской интерпретации. То есть, они начинались над плечевым суставом и плавно переходили на саму руку огибая плечо. И только кирзовые сапоги были по размеру.