Александр Ханин - Рота, подъем!

Этот снег сюда случайно попал или вы его принесли? Значит так: весь снег утрамбовать, сделать ровно и аккуратно. Запомните: в армии все параллельно и перпендикулярно. Бордюры очистить на расстоянии пятнадцати сантиметров от края и выровнять. Понятно? Ханин – ответственный. Выполнять.

Спорить со старшим офицером о бессмысленности данной затеи перед надвигающимся снегопадом, значило – рисковать датой увольнения в запас, и мы принялись выравнивать снег, приводя его в многоступенчатый вид. Никто не задумывался о том, что эта работа пахнет идиотизмом, закон в армии был прост: бери больше, кидай дальше, пока летит, отдыхай. Проверять нашу работу майор не пришел, наверное, надеясь, что уж в третий раз мы обязательно догадаемся сами о его желаниях.

Вечером на ужине нам дали масло.

– Это в связи с праздником? – вытянул и без того худое лицо

Абдусаматов.

– Замполит сказал, что повысили норму масла, утром пятнадцать грамм вместо двадцати, зато вечером тоже пятнадцать.

– Блин, идею убили. Ведь самое главное в армии, как при строительстве коммунизма – это идея. Утром дали масло – день прошел.

В армии было очень много связано с маслом. "Масло съели – день прошел!" – было даже не выражением и не лозунгом, а смыслом армейской жизни солдата-срочника. Масло отбирали у молодых солдат, маслом же их кормили сто дней до приказа, отдавая дедовские пайки.

Именно масло, а не мясо или хлеб. Масло было символом. Таким же символом, как перевернутые в петлицах знаки войск, показывающие, что служба подошла к концу, или выпрямленные пряжки кожаных ремней, или абсолютно прямая кокарда, которую, стараясь не сломать, били сапогом, приводя в идеально ровное состояние, означающее "прямая, как дорога домой". И в одночасье приказом министра обороны главный символ был уничтожен.

– Пусть это будет наше последнее горе. Завтра снова на полигон.

Утром сводная рота выехала заканчивать подготовку к показательным стрельбам. Через неделю нас, спящих в здании смотровой вышки, разбудил громкий стук в стеклянную дверь.

– Оборзели, сынки, – полковник тарабанил кулаком, одетым в теплую кожаную перчатку, по стеклу. – Кто вам дал право тут спать?

Мы вскочили, одеваясь и протирая заспанные глаза. Полковник зверел, стоя на морозе, пока кто-то не сообразил открыть ему дверь.

– Чувствуешь, чем пахнет, – протянул кулак, все так же одетый в перчатку, полковник.

– Никак нет, – перепугано ответил солдат, моргая глазами.

– Вот!! Совсем нюх потерял. Бегом отсюда.

Быстро собравшись, мы покинули помещение, но через четверть часа мне пришлось вернуться с двумя солдатами, которые несли подносы с горячим чаем в пластиковых стаканчиках и печенье, красиво уложенное на тарелке.

– Значит так, товарищи офицеры, – твердым голосом, не терпящим возражений, хотя все вокруг молчали, чеканил полковник. – На стрельбище во время демонстрации обороны взвода ночью зимой кроме курсантов будут присутствовать также представители иностранных армий и самые высокие чины наших вооруженных сил. Опять же будет присутствовать генерал-полковник Попков и, может быть, сам министр обороны. Так что выложиться надо на пять. Ошибок быть не должно. Я повторяю для тех, кто не понял: ошибок быть не должно, – сделал он нажим на последнее слово, поставив ударение на первое "о".

– Товарищ полковник, разрешите вопрос? – вставил тучный подполковник со значками авиационных войск в петлицах. – Куда должны будут стрелять вертолеты?

– Все, товарищ подполковник, – офицер сделал упор на приставке

"под", – будут стрелять в одном направлении.

– В белый свет, как в копеечку, – буркнул я себе под нос.

– Ты что-то хотел солдат? – все головы повернулись на меня.

– Еще чайку, товарищ полковник?

– Нет! Не мешай. Товарищи офицеры, для стрельбы определяю ориентиры.

И полковник ткнул карандашом в большую карту, лежащую на трех сдвинутых столах.

– Прошу внимания. Ориентир первый – угол леса "Круглого", ориентир два – отдельно стоящее дерево на опушке леса, ориентир три

– отдельно стоящая вышка.

Если вышка, находящаяся в середине поля, была видна со смотровой площадки превосходно, и не было большой сложности определить, какое из пяти стоящих отдельно от леса деревьев является ориентиром, так как большого значения это не имело, то, что же является углом у круглого леса – было для меня вне всяческих границ высшей математики.

– Вопросы есть?

Офицеры молчали.

– Товарищ полковник, – влез я в объяснения, – разрешите вопрос?

Полковник удивленно поднял мохнатые брови и не ответил. Не дожидаясь запрошенного разрешения, я продолжил:

– А как определятся угол леса, который является "круглым"?

– Для дураков объясняю еще раз – это ориентир. Понятно?

– Так точно, товарищ полковник! Понятно, чего тут не понять. Раз у круглого леса есть угол, то чего ж тут не понять. Все понятно.

Спасибо. Надо бы только пальмы вкопать по краям траншеи.

– Какие еще пальмы?

– Лучше всего африканские. У нас большая часть курсантов из

Конго, Эфиопии, Анголы, Зимбабве, Никарагуа и прочих южных широт.

Снега они в жизнь не видели и никогда больше не увидят, а пальм у них, как у нас снега зимой. Оборона взвода в снегу – им не поможет в будущей командирской жизни, а оборона взвода между пальмами – в самый раз. Еще можно площадки на пальмах прибить.

– Это еще зачем?

– А им с пальм командовать сподручнее. Они случайно спустились, их сразу к нам прислали.

Кто-то прыснул в кулак. Лицо полковника, не ожидавшего такой наглости от сержанта срочной службы, стало красным, как у рака после варки, набрав в легкие побольше воздуха, он заорал мне в лицо так, что мои волосы под ушанкой встали дыбом:

– Вон!! Пошел вон отсюда!!! Кто сюда пустил этого сержанта? Чтобы я его больше тут не видел!!! Никогда не видел!!!

Через три часа, получив очередной выговор от комбата, я сидел в теплой армейской казарме, довольно разглядывая ноги в тапочках.

Каждому солдату в армии положены два куска резины толщиной в полтора сантиметра, к которым приторочены две полосы из кожзаменителя крест накрест. Эти шлепанцы и называются армейскими тапками. Цвет это приспособление имеет черно-коричневый, и чисто черные тапочки считались шиком. Носить такой шик имел право только дед советской армии. Я пошел еще дальше. Армейские тапочки, которые я носил, представляли собой толстые пластиковые подошвы с торчащими внутрь толстыми шипами для массажа стоп. Верх тапочек являл собой две параллельные широкие полосы с регуляторами ширины, в которые входили мои натруженные стертые мозолистые ноги. Шлепанцы имели цвет прибрежной волны, чем уже отличались от армейского образца, а грязно-белые с сине-голубым вставки по краям, полностью выделяли их из общей стандартной массы. Командир взвода регулярно пытался заставить меня выбросить нестандартное яркое обмундирование, но я каждый раз ссылался на то, что старшине нечем заменить.