Александр Ханин - Рота, подъем!

– Почему?

– Потому, что тут стоят три свидетеля, которые за тебя срок тянуть не будут и сдадут тебя по полной.

– Кому сдадут?

– Не кому, а где – правильный вопрос. Отвечаю: на суде, потому что если хоть кто-то ко мне приблизится еще раз с подобной идеей, то никакие адвокаты не помогут.

– Стучать пойдешь?

– А ты думал, что я о тебя руки марать буду? Я к людям, которые в другой национальности видят врагов, считаю больными, убогими, недоделанными. В общем, дерьмом, о которое пачкаться не считаю для себя приемлемым. Брезгливый я, понимаешь? Но если ты еще хоть раз дернешься, я засажу тебя так, что ты ни то, что Германию, а даже

Фергану еще много лет не увидишь. Понял? У тебя есть прокурорское предупреждение? Второго не будет. Это я тебе обещаю. И "дизеля" не будет. Будет зона, потому что таким, как ты, только там и место. Усек?

Дегеман сплюнул на грязный асфальт курилки, прошипел сквозь сжатые зубы узбекское ругательство и отвернулся. Его друзья тут же расселись на места, переговариваясь на азиатском языке, а я пошел навестить Шейкмана. Меня просто распирало поделиться с ним полученной плакатной новостью. Хотя я никогда не искал специально братьев по национальному признаку, и дома у нас всегда главенствовал космополитизм вместе с идеями социализма о равноправии всех народов, но было что-то мистическое в том, что я единственный еврей в батальоне. Каково же было мое удивление, когда Шейкман меня осадил:

– Что тебя прикалывает? Я тоже один на батальон. А на всю часть нас всего четверо. Ты, я, полковой почтальон Дорфман и повар в танковом полку – Кац. Вы с Кацем одного призыва. Ему тоже скоро на дембель.

Почтальона Мишу Дорфмана, который оказался родом из Алма-Аты, я знал уже давно и именно у него оставил привезенную отцом сумку, имея опыт, что воровство к приближению дембеля растет. А вот о том, что кто-то из представителей моей национальности служит в танковом батальоне, слышал впервые, во-первых, потому что не сильно интересовался этим вопросом до недавнего времени, во-вторых, потому что мы практически не соприкасались с танкистами в нашей повседневной службе – танковый полк стоял отдельно.

Меня вдруг охватило неизвестное мне ранее любопытство. Мне захотелось найти Каца. Может быть, потому, что мне последние дни уж очень активно напоминали о моей национальности, а, может быть, по причине ярко светящего весеннего солнца, провоцирующего на весенние подвиги, но на следующий день я вышел к КПП и поймал машину кэпа.

Водила ехал за командиром части мимо танкового батальона и согласился меня взять с собой. В танковом батальоне кухня стояла чуть в стороне. Небольшое одноэтажное здание с высокой трубой говорило само за себя. Время приближалось к обеду, и уже отдельные представители батальона гуляли вокруг столовой или даже сидели внутри. Каца знали все. Я подошел к солдату и протянул руку.

– Ханин Александр. Ты откуда?

– Володя Кац. Из Свердловска, – спокойно, но удивленно ответил повар, пожимая мне ладонь.

– А я из Питера. Так сказать "жиды города Питера".

– А… понял. Шалом.

– Шолом-Алейхем.

– Какими судьбами к нам?

Я рассказал ему историю со стендом "Рота дружная семья", про

Шейкмана и Дорфмана.

– А я уж думал, что совсем тут один-одинешенек. Ты есть хочешь?

Давай мяса принесу.

Повар вынес большую миску с дымящимися кусками свежесваренного мяса.

– Зеленью посыпать? Давай, наворачивай.

Мы уселись по две стороны стола и стали есть мясо прямо руками, разговаривая на армейские и гражданские темы.

– Кац, чо тут творится? – прапорщик уперся большим животом в спину Володи.

– Зему встретил. Земляк мой.

– Ты тоже из Свердловска? – спросил прапорщик

– Нет, из Питера.

– А почему тогда земляк? – приподнял фуражку на затылок танкист.

– Это, Василич, – закатил глаза Кац. – Такой земляк, такой земляк. В общем, тебе не понять, какой это земляк.

– Ничего не понял. Ладно, черт с вами. Доедай быстро и на кухню.

Скоро обедом кормить надо.

– Накормим, не переживай.

Прапорщик ушел. Мы посидели еще некоторое время, обменявшись адресами на гражданке, пообещали друг друга по возможности навещать, и я вернулся в часть на попутном грузовике.

– Ты где был? – поймал меня Гераничев, как только я вернулся в роту.

– В армии.

– Знаете, Ханин, я решил написать письмо на работу Вашему отцу.

– Пишите. Только, если можно, без ошибок.

– А кем работает Ваш отец? – пропустив мою колкость, и прищурив глаза, спросил взводный.

– Инженером.

– Каким инженером?

– Наверное, хорошим. Я не знаю, мне не докладывают.

– Есть просто инженер, а есть главный инженер, – не унимался лейтенант.

– Главный инженер, товарищ лейтенант, он тоже инженер.

– Я прочел в книге личного состава, что Ваш отец работает главным инженером. Только не понял, какого завода.

– Машиностроительного.

– Что Вы тут дурочку валяете? Не понятно, что я спрашиваю? Какого машиностроительного?

Я уже сам начал заводиться от тупости и ограниченности лейтенанта.

– Ленинградского.

– Я догадываюсь, что не самарского. Какого? – повысив голос, переспросил взводный.

– Для тех, кто на броневике повторяю еще раз: на ленинградском машиностроительном заводе. Ленмаш. Разве так сложно понять?

– Вот я и напишу письмо его директору, – обрадовался лейтенант. -

Пусть знает, какого сына вырастил его подчиненный. Пусть всем на партсобрании прочтет.

– На партсобрания мой отец не ходит, как беспартийный, а директору завода главный инженер не подчиняется, эти должности по сути своей параллельны. Утверждает главных инженеров крупных предприятий министр промышленности. Так что Вы, товарищ лейтенант, пишите письмо сразу министру. Только сначала Малькову дайте прочесть.

– Зачем Малькову?

– Чтобы ошибки проверил, а то мне стыдно будет, что мне безграмотный командир попался.

– Пшёл вон отсюда. Вон!!! Или нет. Стой. За третьим КПП надо канаву почистить, берешь Абдусаматова, Кучкарова и Заздаева, и вчетвером от забора и… до ужина. Выполнять приказ!

– На работу, как на праздник… Кто поспать, кто погулять. Ох, и долго же придется всех сержанту собирать.

Взяв лопаты и нацепив грязные бушлаты, мы поплелись за КПП.

Погода была хорошая, работать под таким солнцем не хотелось, да и исполнять воинскую повинность мы не собирались. Поковыряв лопатами минут пятнадцать землю, чтобы была видна видимость работы, мы развалились на краях канавы. Узбеки тихо переговаривались между собой. Я достал из-за пазухи учебник и стал читать.

– Сержант, ты после армии куда пойдешь?

– В институте восстановлюсь.

– Я тоже хочу в институт.

– Дело хорошее. Ученье свет, а неученых тьма.