Владимир Дроздов - Над Миусом

И в хуторах Федоренко, Гармаш, Самарский жителей не осталось, как, впрочем, и ни одного целого дома. А ведь именно в этом районе Тарасенко указал место приземления Лаврова на парашюте. Леднев нашел и тот сарай, около которого неделю назад Тарасенко так смело садился на "кукурузнике". От сарая остались одни кирпичные столбики по углам да гора золы.

Зато Леднев еще издали заметил жителей в следующем хуторе. Они вышли навстречу его автомашине.

И сразу окружили ее, едва она остановилась. Да, многие здесь слыхали; километрах в шести-семи к югу, около хуторов Шароны и Раскиты, неделю назад немцы взяли в плен русского летчика, спускавшегося на парашюте.

Подробностей жители сообщить не могли - в последние дни прятались в подвалах. Немцы ведь угрожали увезти всех трудоспособных в Германию.

- Та им не до нас було, як тикалы! - счастливо улыбаясь, радовались вслух дивчата и жннки.

Конечно, спросили:

- Ну як же там на фронте?

Леднев коротко рассказал о решающей победе на Курской дуге, об освобождении Орла, Белгорода, Харькова, о продолжавшемся наступлении наших войск к Днепру, к Киеву...

А затем скомандовал автоматчикам:

- По коням!

Оба паренька моментально взобрались в кузов, и Леднев повернул машину на юг - поехал теперь вдоль бывшей линии фронта.

Он был огорчен сообщением - летчик взят в плен!

Давно Леднев решил: если его собьют над территорией, занятой немцами, он будет отбиваться до предпоследнего патрона своего "ТТ". Ну, а последний - себе в висок.

И так же, как самого себя, и своих товарищей не мог представить в этом униженном состоянии-пленный!

Поглядывая бегло на мелькающие мимо поля, Леднев все время ощущал... какое-то неудобство, что ли. Наконец, уже подъезжая к хутору Шароны, понял: пажити раздроблены, изрезаны на небольшие полоски! Открытие поразило Леднева почти так же сильно, как впервые увиденные колхозные нивы в конце двадцатых годов. Но тогда, юный комсомолец, он испытывал радость, гордость.

А теперь - горечь. Очень уж жалкими, несчастными показались Ледневу эти сиротские наделы. И он не удивился, когда с одной делянки - из высокой густой кукурузы - вышел на дорогу по-нищенски убого одетый старик. Однако, хотя и в лохмотьях, держался он с чувством собственного достоинства. Неторопливо поднял руку, попросил подвезти его.

Леднев остановил машину.

Тут старик подтянулся-стал "руки по швам", словно по команде "смирно", и одним духом выпалил:

- Иван Семенович Палий - уполномоченный Советской власти!

Невольно Леднев про себя улыбнулся: "Ну, сильна Советская власть! Бывший предсельсовета? Нет, вряд ли". Спросил:

- Не слыхали, Иван Семенович, про нашего летчика - будто его недавно где-то здесь в плен взяли?

- Так чего ж я вас остановил-то? Вижу-летчики едут. А дело это мне самолично наблюдать пришлось.

Иван Семенович рассказывал долго. Видимо, ему доставляло удовольствие внимание, с которым его слушали летчик, два солдата и шофер. Леднев быстро понял: да, Палий описывает тот самый воздушный бой двух "кобр" с "рамой". Он даже и число назвал приблизительно верно - двадцать четвертое августа. Правда, у старика получалось, будто бы "один-то русский летчик все из пушки по "драбине", да все мимо, мимо. Ну а она, не будь дура, извернулась да и отбила ему хвост, и сама низко так до земли пошла и за курганами скрылась". Но это, возможно, тоже было падением. А наш самолет, по словам Палия, опускался, кружась, носом вверх. Так же описывал Тарасенко штопор лавровскои машины. Иначе она и не должна падать без хвоста - только вниз тяжелым мотором, расположенным у "кобры" за спиной летчика. Сошлось в рассказах Палия и Тарасенко и то, как Лавров покидал свой самолет - "когда уж недалеко от земли был". Но самое главное, что поведал Палий: наш второй летчик сначала кружился над парашютистом, а потом атаковал автомашины с немецкими солдатами, направляющиеся к парашютисту. Одну из них он повредил - она остановилась, солдаты из нее повыпрыгивали.

По нему вели огонь зенитные пулеметы из хутора Раскиты и с окраины хутора Сальниченко. Однако русский летчик все равно продолжал защищать своего товарища - "отбивал его от немцев". И ушел, только когда на парашютиста наехали три мотоциклиста, сбили с ног...

"Так вот куда пошли тарасенковские боеприпасы!" - обрадовался Леднев.

А старик все говорил и говорил. И хотя он уже не сообщал ничего нового, неудобно было обижать его невниманием. Внезапно Леднева осенило, и он все же перебил Ивана Семеновича:

- Не смогли бы вы показать нам место падения самолета?

Старик просиял:

- Да чего ж не смог бы? Зараз!

Действительно, они легко нашли самолет, подъехали к нему вплотную... Еще издали Леднев узнал "аэрокобру", но как же она была изувечена! Одна лопасть винта сломана, две другие - погнуты. От хвостового оперения сохранилась только кромка киля-Леднев не смог сличить хвостовой номер самолета со свой записью. Зато на картере мотора он сумел разобрать цифры, и они совпадали с данными инженера дивизии.

Старик объяснил, что немцы сначала выставили к самолету охрану, но перед отступлением взорвали мотор и кабину. И верно-обломки стенок кабины, капота и частей мотора были разбросаны вокруг самолета. Однако о дальнейшей судьбе Лаврова старик ничего не знал.

После воздушного боя продолжал работать "на степу", собирал урожай со своего участка. Палий считал, что жители соседних хуторов смогут рассказать больше. Ведь парашютист приземлился у хутора Сальниченко, а в Раскитах шел первый допрос пленного летчика.

Леднев подвез Ивана Семеновича к его хутору Шароны. Старик важно вылез из кабины полуторки, хотя сиделось ему там не очень-то удобно-чуть ли не на коленях у Леднева. "Теперь он, пожалуй, станет называть себя еще и уполномоченным Красной Армии", - мысленно улыбнулся Леднев. А вместе с тем было во встрече Ивана Семеновича с подбежавшими к машине жителями хутора и что-то трогательное, уважительное, хотя выяснилось, что он здесь был до войны всего лишь уполномоченным по заготовке кожсырья. И это почему-то было приятно Ледневу. Как, впрочем, и прощальное напутствие, которым Палий проводил их: "Пожелаю счастья!"

В хуторах Сальниченко и Раскиты капитан записал со слов жителей много подробностей. Рассказ Палия о воздушном бое жители в общих чертах подтвердили.

А расхождения касались несущественных деталей. Так, например, жители дружно утверждали, что на Лаврова в момент его приземления наехали не три, а два мотоциклиста. По их словам, немцы схватили русского летчика раньше, чем он освободился от парашюта. Мотоциклисты обезоруживали Лаврова вместе с солдатами из подошедшей тут же автомашины.

Видимо, наибольшее впечатление на жителей произвело поведение Тарасенко. Они сами, без наводящих вопросов, рассказали, что второй русский летчик вел огонь по автомашинам, спешившим к парашютисту. Жители восхищались его мужеством. ("Как он своего товарища защищал! Себя не жалел!") Тарасенко убил на одной автомашине двух солдат и нескольких ранил, да и саму машину сильно повредил. Все это они наблюдали из окон домов или прячась в щелях-узких окопчиках, вырытых в садах для спасения от бомбежек и обстрелов.