Джордж Блейк - Иного выбора нет

Здесь уместно рассказать об отношениях между СИС и ЦРУ в то время.

В целом сотрудничество между этими двумя службами было тесным, но до известных пределов, ибо по причинам, вытекающим из характера деятельности подобных организаций, каждая сторона имела от другой определенные тайны. Действительно, СИС с ее исторической репутацией и огромным опытом сыграла роль повивальной бабки при рождении ЦРУ сразу после войны, когда США ощутили необходимость в постоянной разведслужбе. В лице Кима Филби американцы получили наставника, направлявшего их деятельность, и в свете последовавших событий это, возможно, была не единственная направляющая рука. Но вскоре ученик перерос учителя и, имея в своем распоряжении гораздо больше людских и материальных ресурсов, превратился в старшего партнера. Методы ЦРУ были в целом не по душе большинству офицеров английской разведки, которые по традиции применяли более тонкие подходы и предпочитали осторожные способы добывания данных. Однако ЦРУ одной только силой денег и численности могло получать такую информацию, о которой СИС с ее опытом и отработанными методами не могла и мечтать.

Контакт между СИС и ЦРУ открывал широкое поле деятельности, и многие крупномасштабные операции велись совместно. Например, американцы и англичане вместе финансировали и контролировали в целях шпионажа антисоветскую эмигрантскую организацию НТС («Народно-трудовой союз»). Операция под названием «Шрапнель» обошлась довольно дорого и принесла мизерные результаты. Придя к выводу, что НТС почти полностью контролируется властями Советского Союза, СИС в 1955 году решила выйти из игры и оставить неблагодарную работу общения с русскими эмигрантами американскому партнеру.

Взаимодействие между английской и американской разведками осуществлялось через резидентуру СИС в Вашингтоне и ЦРУ — в Лондоне. У лондонской резидентуры был офис с большим штатом, связанным со многими министерствами и департаментами (МИ-5 [2], Объединенным управлением разведки, Министерством иностранных дел и др.). Но больше всего они контактировали с СИС, которая, по большому счету, отвечала за деятельность ЦРУ в Соединенном Королевстве.

До того как поставить в известность госдепартамент, ЦРУ всегда обсуждало свои планы с СИС. Приходилось следить за тем, чтобы в телеграммах английского МИД не упоминались совместные планы ЦРУ — СИС. Бывало, что эта предосторожность не соблюдалась и в госдепартаменте узнавали о планах ЦРУ раньше, чем они представлялись на его одобрение. Это создавало трудности в отношениях между ЦРУ и СИС.

Существовала договоренность, что ЦРУ не будет вербовать граждан Великобритании без согласия СИС, и наоборот. Также ЦРУ не должно было проводить операций на территории Соединенного Королевства без согласования с СИС.

Не все в Интеллидженс сервис приветствовали такие тесные связи с американцами. Джордж Янг, как-то беседуя со старшими офицерами СИС об англо-американских отношениях в целом и между двумя разведками в частности, сказал: «Если бы Англия была той же, что и во времена Елизаветы I, а мы были бы столь же неразборчивы в средствах, как авантюристы-елизаветинцы, то правительству было бы проще… Но Великобритании надо было бы сохранять свободу действий, как была свободна в отношениях с Испанией, Францией, Нидерландами и Московией Елизавета. Плохо это или хорошо, но мы делим судьбу с американцами, взаимозависимость ведет к тому, что мы все чаще и чаще в каждом большом проекте сталкиваемся с ЦРУ. Такова политика премьер-министра — как говорится, „тащить с собой американцев“. Проблема заключается в том, что в некоторых сферах кооперации коллеги могут тянуть нас назад или даже вместе с собой на дно. Это весьма деликатная и трудная проблема».

Без сомнения, это личные взгляды Джорджа Янга, но, думаю, они точно отражали молчаливое мнение большинства офицеров СИС.

Хочу также отметить, что, кроме участия в подготовительной стадии операции «Золотой секундомер», я никогда больше по работе в СИС не контактировал с ЦРУ и не был задействован в объединенных акциях этих двух разведок.

Уезжая, американцы взяли с собой в Вашингтон детальные планы каждой части операции. Получилось так, что через два дня после их отъезда я вышел на связь с советским резидентом. Я передал ему пленку с протоколами совещания, а также набросками и планами, которые мне удалось сфотографировать накануне во время обеденного перерыва. Я рассказал ему в общих чертах о берлинском проекте и обратил внимание на секретность, которой была окружена операция, а также на необходимость позаботиться о том, чтобы контрмеры советской стороны выглядели естественно и не вызывали подозрений. Мой советский коллега был поражен дерзостью и размахом плана и попросил меня о скорейшей новой встрече, чтобы обсудить все более подробно, а я бы информировал его о новостях.

Когда мы встретились через неделю, он сообщил мне, что ввиду важности материала он лично отвез в Москву сфотографированные документы. Теперь они там изучаются с целью выработки соответствующих защитных мер. Для начала наиболее важные и секретные сообщения предполагалось рассредоточить по другим каналам. Но ему специально поручили заверить меня: не будет предпринято шагов, которые могли бы навести на мысль о том, что советская сторона что-либо знает или хотя бы подозревает. Моей безопасности придавалось первостепенное значение. Поэтому операция должна идти своим чередом. Более того, ее можно было даже использовать в интересах СССР.

Как же получилось, что я, который был так горд в то утро в августе 1944 года, когда полковник королевской морской пехоты Кордо, начальник управления Северной Европы, сообщил мне в своем кабинете на девятом этаже дома 54 по Бродвею, что я теперь сотрудник легендарной британской разведки, я, который с трудом верил в свое счастье, теперь по доброй воле открывал тайны самых секретных операций своей службы представителю Советского Союза? Чтобы объяснить это, мне придется начать с истории моей жизни, и прежде всего рассказать о том, как формировались мои религиозные и идейные убеждения и как я попал в ситуацию, в которой теперь находился.

Первые изменения в моей жизни произошли, когда мне было двенадцать, — умер отец. До этого вся семья, состоявшая из родителей, двух младших сестер и меня, жила в достатке в Роттердаме, а позже в Шевенингене — модном морском курорте неподалеку от Гааги. Отец владел маленьким заводом по изготовлению кожаных рукавиц для клепальщиков роттердамской судоверфи. Последним годам его жизни сопутствовали болезни и волнения из-за тяжелого кризиса в судостроении, последовавшего за катастрофой на Уолл-стрите. Переживания из-за нехватки денег ускорили его кончину. На нас, детях, семейные неурядицы почти не отражались, так как, несмотря на сгущавшиеся тучи, маме всегда удавалось сохранять в доме спокойную атмосферу.