Вильгельм Йонен - Ночные эскадрильи люфтваффе. Записки немецкого летчика

11 июля 1941 года — день, когда я отправился в свой первый боевой полет, ничем не отличался от остальных. К тому времени я полностью доверял своему самолету. Я мог выполнять все необходимые движения с уверенностью лунатика. Я инстинктивно чувствовал малейшее движение самолета в воздухе. Наш эксперт предсказал плохую погоду. Небо затянулось черными облаками, и с моря подул сильный ветер. Авианалеты не предвиделись, командир эскадрильи проинструктировал экипажи новичков первой волны. Покой царил в комнатах ожидания, и летчики уже улеглись на свои койки. Мой радист и я еще играли в шахматы. Время от времени мы выходили на свежий воздух и, задрав головы, изучали небо. Ни одной звезды не было видно, только яркие вспышки молний на западе. Ветер усилился, и слышался шум морских волн, хотя это была игра воображения: мы находились слишком далеко от побережья. Похоже, что через несколько часов налетит жуткая гроза.

— Будем надеяться, что не придется совершать первый боевой вылет в такую дьявольскую погоду, — сказал мой радист, налегая на дверь, чтобы справиться с ветром.

Мы растянулись на койках, размышляя, какова может быть скорость ветра на высоте от 12 000 до 15 000 футов. Скоро нам предстояло узнать это.

— Внимание! Внимание! Немедленная готовность для экипажей Йонена и Шаллека. Над Северным морем обнаружены одиночные бомбардировщики.

Я вскочил с койки и опрометью бросился через летное поле к своему самолету.

— Не спеши, Йонен, — крикнул командир эскадрильи, — а то забудешь радиста или спасательный жилет! Действуй быстро, но не теряй головы.

Я был очень возбужден и с трудом заставил себя успокоиться. В западной части неба все еще сверкали молнии, из темноты выступали очертания истребителей. Сновали черные фигурки: техники снимали струбцинки с рулей управления, укладывали в кабины парашюты. Ризоп забрался на свое место и надел наушники.

— Курс на сектор Вестерланд. Самолет противника примерно в 120 милях от берега, — заговорил передатчик.

Мы отправляемся на увеселительную прогулку, подумал я, выруливая на взлетную полосу. Самолет увеличил скорость, приближаясь к последнему красному огню на краю летного поля. Я мягко потянул на себя ручку управления, и меня поглотила тьма. Исчезло все, что связывало меня с землей; я, совершенно уверенный в старине «Ме-110» и радисте, взял курс на сектор Вестерланд. Лишь на долю секунды посмел я оторвать глаза от приборов и выглянуть из кабины. Клочья облаков обтекали крылья самолета; насколько хватало взгляда, всюду клубились облака. Вариометр показывал, что самолет упорно набирает высоту со скоростью девять метров в секунду, стрелка спидометра мирно колебалась между 200 и 215 милями в час. Фосфоресцирующие шкалы приборов слепили меня, и я уменьшил свет лампочек до минимума. Сильные порывы ветра швыряли самолет, затрудняя полет. Дождь хлестал по бронированной обшивке и стекал по фонарю кабины тяжелыми каплями. Время от времени, когда вспышка молнии прорезала тьму, я различал гигантскую облачную гряду, доходившую до высоты 12 000 футов. Позывные наземного поста наведения Вестерланда были едва слышны:

— «Метеор» — «Аргусу-4». «Метеор» — «Аргусу-4». Пожалуйста, отзовитесь. Пожалуйста, отзовитесь.

Ризоп доложил нашу высоту и курс. В тот момент мы были на высоте 9000 футов и карабкались вверх сквозь густые облака. Постепенно связь с землей улучшилась. Усиливавшийся встречный ветер снижал скорость самолета, и мы потратили вдвое больше расчетного времени, чтобы достичь острова Зильт. Минуты казались вечностью, а наземный пост наведения все спрашивал, почему мы так медленно тащимся.

Тем временем британцы, пользуясь преимуществом попутного ветра, уже почти достигли побережья на высоте 13 500 футов.

— «Метеор» — «Аргусу-4», — взывал наземный пост наведения. — Вражеские самолеты летят над Вестерландом курсом 130 градусов. Высота 13 500 футов.

Увеличивая скорость, я летел встречным курсом на несколько футов выше облаков, чтобы заметить противника на фоне яркого ночного неба или на фоне белой облачной гряды.

— Курс противника 130 градусов, — повторил корректировщик поста наведения. — Вероятно, вы уже близко.

Я немедленно лег на курс 130 градусов. Ровный гул моторов придавал мне уверенности. Ощущение того, что я нахожусь среди том-ми, возбуждало, и совершенно не хотелось спать. Ризоп уже отчитался перед наземным постом наблюдения и смотрел в бинокль на ночное небо. Вдруг я почувствовал воздушный поток от вражеского винта, сильно качнувший мой самолет, и молниеносно отреагировал, дернув ручку в другую сторону. Новые воздушные потоки. Самолет накренился и чуть не вошел в штопор. Видимо, мы летели прямо за британцем. Я крепко сжал коленями ручку управления и натянул кислородную маску, чтобы стряхнуть легкую усталость, вызванную высотой. Несколько первых вдохов, и яркие разноцветные звезды рассыпались перед глазами, зато голова снова прояснилась.

— Вижу одного! — завопил Ризоп. — Прямо перед нами на нашей высоте.

Инстинктивно я снял предохранитель с пушки большим пальцем правой руки; вспыхнули шесть красных лампочек. Оружие готово, но томми исчез.

— Он повернул направо! — крикнул Ризоп, выглянув из кабины.

Я толкнул ручку управления в нейтральное положение, но тьма защитила врага, полностью укрыв его.

— Если бы вы не занялись пушкой, он не ускользнул бы от нас, — добавил радист.

Пришлось признать, что в предвкушении боя я сначала подумал о пушке: обладание таким мощным оружием очень успокаивало.

— Не переживай, Ризоп, — сказал я, — скоро найдем другого.

Мы продолжали рыскать по небу, но казалось, что томми удрали. Наши глаза устали от напряжения. За каждой звездой, за каждым облаком мерещился британский самолет.

— Ну, — сухо заметил Ризоп, — похоже, таблетки для улучшения зрения, которыми нас пичкают, не очень помогают. Я уж не говорю о сырой брюкве, которую врач заставляет есть каждый вечер. — Ризоп попытался еще раз связаться с наземным постом наведения и проворчал:

— Давно пора поставить на борту радар.

Охота продолжалась. Каждую секунду мы надеялись обнаружить врага, но видели лишь облака и звезды. Радиопередатчик молчал, и мы сохраняли курс 130.

— Где мы точно? — спросил я Ризопа, пытаясь разобраться в карте в тусклом свете фонарика.

— Хотел бы я знать. В эфире молчание, как в могиле.

Судя по полетному времени, мы где-то в окрестностях Шлезвига. Топлива было достаточно, и я продолжал полет, еще надеясь схватиться с врагом. Тщетная надежда. После пересечения береговой линии британцы шли тем — же курсом минут десять, а затем резко повер — Щ нули на 180 градусов, опустились до высоты 5000 футов и направились к Гамбургу. Когда наземный пост наведения получил эту информацию, мы уже были вне досягаемости ее сигнала.