Эрнест Сетон-Томпсон - Моя жизнь

По вечерам я встречался за ужином с молодежью моих лет — с девушками-стенографистками и молодыми людьми торговой профессии. В их веселой компании моя тоска по дому рассеивалась.

Здесь я познакомился с юношей по имени Генри Стилл. Окончив среднюю школу, овладев стенографией и научившись писать на машинке, он приехал в Нью-Йорк искать счастья. Мы подружились с Генри и остались друзьями на всю жизнь. Прошло четыре года, и Генри Стилл стал заведующим отделом искусства одного из больших американских журналов.

Итак, я жил в своей мансарде. У меня не было друзей в Нью-Йорке, не было рекомендательных писем. Зато у меня был ящик с красками, альбом для рисования и бодрость духа.

Мне сказали, что в Центральном парке содержатся в неволе интересные звери. На следующий же день по приезде я отправился туда пешком. Расположившись напротив одного из загонов, я сделал зарисовку молодого виргинского оленя редкой разновидности. С этим рисунком в руках я зашел в редакцию журнала «Сенчури», которому тогда принадлежало ведущее место в периодической печати.

Заведующий отделом искусства Луис Фрезер встретил меня очень приветливо. Посмотрев внимательно на мой рисунок, он сказал:

— Так, так. К сожалению, я не видел этого зверя, но думаю, что сходство схвачено вами замечательно. Мне кажется, что нам удастся с вами сработаться.

После нескольких встреч Луис Фрезер дал мне заказ на тысячу рисунков, по пять долларов за каждый. Они должны были служить иллюстрациями для энциклопедического словаря «Сенчури», издаваемого этой же редакцией.

Теперь мне больше нечего было беспокоиться о заработке — я мог заработать в день столько, чтобы с излишком покрыть свои расходы за неделю.

Скоро произошло крупное событие в моей жизни: я стал посещать в Нью-Йорке знаменитый Музей естественной истории. В его стенах я познакомился в видными американскими орнитологами и другими замечательными учеными.

18 ноября в этом музее состоялась конференция американских орнитологов, и там я впервые встретился с Куэсом, автором с детства любимой мною книги. Два года спустя в этом же музее я познакомился с орнитологом Франком Чапманом, который вскоре стал куратором отдела птиц в музее и был ведущим орнитологом Америки на протяжении пятидесяти лет. Мы сразу почувствовали симпатию друг к другу, много работали вместе, участвовали в разных экспедициях по изучению птиц. Я иллюстрировал книгу Чапмана «Определитель птиц Америки» и по его просьбе часто делал зарисовки с натуры. Наша дружба продолжалась всю жизнь.

В течение 1886 года я усердно работал над анималистическими рисунками для иллюстраций энциклопедического словаря «Сенчури» и для разных журналов. В этом же году я написал брошюру «Млекопитающие Манитобы», которая тогда же вышла в свет.

Но сердце снова рвалось к родным просторам Запада.

6 октября 1886 года я отправился на парусной лодке по Великим озерам, держа свой путь на запад, к порту Артур (в штате Онтарио) и дальше, к Лесному озеру. Я прожил в тех краях около месяца, коллекционируя птиц и млекопитающих. Там у меня были интересные встречи с индейцами, с их слов я записывал индейские названия птиц и зверей.

Потом меня потянуло к знакомым местам в Кербери.

В Кербери я остановился в «Комнатах для приезжающих» у моего старого друга Гордона Райта.

И вот снова началась сказка моей молодости, опять я в глуши знакомых лесов брожу по снежным следам птиц и зверей.

В том году было очень много зайцев. Даже неопытный охотник мог принести после одного-двух часов охоты двадцать-тридцать зайцев. Олени тоже встречались довольно часто, а куропатки — прямо на каждом шагу.

23 ноября был печальный, очень печальный для меня день.

Я вышел рано. Бродил один по холмам, покрытым глубоким снегом. В полдень я сделал привал в лощине, развел костер, вскипятил себе чаю и зажарил свиную грудинку. Мне было жарко, когда я остановился, а ветер свирепствовал даже в этом защищенном месте.

И вдруг я почувствовал острую боль в колене. А когда немного позже я стал собираться в путь, то я уже не мог разогнуть ногу. Каждое движение вызывало мучительную боль. Помощи ждать было неоткуда. Я должен был сам добраться домой или же умереть здесь.

И вот я двинулся, ковыляя на одной ноге и волоча другую. До дому было не больше пяти миль, а я шел пять часов, испытывая невыносимую боль при каждом шаге.

Пришлось вызвать местного врача. Он сказал, что у меня растяжение связок, и прописал лечение, которое мало помогало.

Только через несколько лет мне поставили правильный диагноз — у меня была острая форма подагры.

Так кончились мои далекие прогулки пешком по любимым местам. С этого печального дня мне приходилось ездить верхом на лошади или же плавать на лодке. Прошло долгих двадцать лет, во время которых я систематически лечился, и только тогда утихли боли и я снова стал владеть ногой.

В январе я заехал в Торонто. Мать не хотела меня отпускать в Нью-Йорк и просила, чтобы я продолжал свои работы дома.

Как раз в это время мой брат Жозеф решил приобрести участок земли недалеко от Торонто и организовать там дачное хозяйство для местных жителей. Мне он предложил быть управляющим этого предприятия и обещал даже выстроить мастерскую, где я мог бы продолжать свою работу художника.

Брат купил большую ферму на берегу Онтарио. Кругом было много лесов, где протекали ручьи и стояли болота. Там обитало много птиц и диких зверей. Здесь я познакомился со многими героями своих будущи рассказов «Спрингфильдская лисица», «Рваное ушко», «Почему синицы сходят с ума дважды в год», «Песнь золотоголового дрозда» и других.

Я прожил здесь около трех лет. Но все больше и больше мною овладевала мысль, что если я действительно хочу стать настоящим художником, то жизнь моя должна протекать в других условиях.

Осенью 1890 года я отправился в Париж, этот мировой центр искусства.

Первые дни я жил в гостинице и бродил одиноко по Парижу, чувствуя полную растерянность. Наконец я решил отыскать кого-нибудь из своих знакомых. В то время там жил известный американский художник Генри Мозлер. Заметив мое нервное состояние, в котором я находился, он сказал мне смеясь:

— Продолжайте свои скитания по Парижу. Поверьте, что сам воздух, вся обстановка этого города будут воспитывать вас как художника. Через год вы сами в этом убедитесь.

Я поселился на верхнем этаже «Отель де Юньон», где за тридцать франков в месяц можно было иметь хорошую комнату с услугами, и вскоре вступил в художественную школу.

Шумной и суетливой толпой показались мне студенты — шестьдесят человек в одном зале, каждый за своим мольбертом. Мне трудно было сосредоточить внимание на работе — все мне здесь мешало: и громкие разговоры, и грязные картины на стенах, пение и, как ни странно, игра на гитаре, хотя считалось, что студенты заняты своими мольбертами.