Фредерик Массон - Наполеон и женщины

Черевъ двадцать три дня въ церкви Инвалидовъ, – храме Марса, декорированномъ съ большимъ благолепіемъ и болешой пышностъю, торжественно собрана вся офиціальная Франція, и когда Первый Консулъ занялъ место на эстраде, Грассини поетъ свой дуэтъ съ Бьянки, – вернее, свои дуэты, потому что они спели по-итальянски одинъ за другимъ два дуэта, – и Moniteur говорить объ ихъ пеніи: «Кто могъ прославитъ Маренго лучше техъ, чъи покой и благосостояніе обезпечиваетъ это событіе?»

Сo стороны Бонапарта было немного дерзко давать своей любовнице петь на этомъ офиціальномъ празднике, и если бы относительно ихъ связи возникло подозреніе, то по этому поводу не преминули бы, конечно, позлословить. Но, по-видимому, въ этотъ моментъ секрета не зналъ никто, даже Жозефина, удовлетворившаяся темъ, что было сказано въ Бюллетене. Впрочемъ, капризъ, – капризъ чувственный, по крайней мере, – не долженъ былъ долго длиться. Передъ темъ, какъ покинуть Миланъ, Грассини, опьяненная успехомъ, котораго некогда ждала такъ тщетно, вообразила, что ей предстоитъ играть большую роль не только въ театре, но и въ политике. Она решила, что ея вліяніе теперь неограниченно, и такъ какъ отъ природы была доброй и услужливой, то тронулась въ путь, нагруженная порученіями я прошеніями соотечестренниковъ.

Но Бонапартъ не допускалъ, чгобы ему говорили о делахъ, когда ему угодно было говорить о любви. Больше того, онъ требовалъ, чтобы Грассини нигде не показывалась и жила затворницей въ маленькомъ домике въ улице Шантерейнъ. Это совсемъ не отвечало намереніямъ дамы, мечтавшей совершенно о другомъ образе жизни и объ афишироваяіи на итальянскій манеръ, которое придало бы блескъ ея имени, ея личности и таланту. Такъ какъ она не была сильна по части верности и скучала до смерти, такъ какъ ей даже негде было петь, потому что ея убійственное произношеніе закрывало передъ ней двери Оперы, а въ XII г. въ Париже не было постоянной итальянской оперной труппы, то она взяла себе въ любовники скрипача Рода. Бонапартъ узналъ объ этомъ, порвалъ, конечно, съ ней, но, хотя Родъ и натерпелся страху изъ-за своей удачи, темъ не менее, ни онъ, ни Грассини нисколько не пострадали. Два раза Консулъ даже предоставилъ имъ залъ въ театре Республики для устройства концертовь (17 марта и 10 октября 1801 г.). Второй былъ особенно блестящъ: сборъ равяялся 13.868 фр. 75 сантимовъ и рецензія Сюара въ Moniteur'е достигла высотъ лиризма.

Потомъ Джузеппина Грассини вернулась къ своей бродячей жизни этуали, разъезжающей изъ Берлина въ Лондонъ, Миланъ, Геную, Гаагу, всюду радупшо принимаемая и чествуемая, съ ангажементомъ въ 3000 ливровъ стерлинговъ за пять месяцевъ. Темъ не менее, когда она проезжала черезъ Парижъ, то приходила достучаться въ дверь потайного аппартамента въ Тюильери и эта дверь открывалась передъ ней. Это были пустяки, но Жозефина совершенно теряла голову. «Я узнала, – пишетъ она одной изъ своихъ наперсницъ, – что Гроссини уже десять дней въ Париже. По-видимому, она-то и служитъ причиной всего того горя, которое мне приходится испытывать. Уверяю васъ, милая, если бы я была хотя бы немножко виновата, то я откровенно призналась бы вамъ въ этомъ. Вы хорошо сделали бы, пославъ Жюли (это – горничная) узнатъ, приходитъ ли кто-ннбудь. Постарайтесь узнать, где эта женщина живетъ».

Какъ нельзя лучше сказывается здесь характеръ Жозефины. Что ей Грассинй? Разве она не знаетъ, что не можеть быть серьезной связи между нею и Бонапартомъ, что это – только мимолетный возвратъ къ прошлому, въ которомъ воспоминаніе играетъ большую роль, чемъ страстъ. Неть, она все-же должна знать, должна шпіонять, должна собирать улики, и эти жалобы на мужа, эти вопли, адресуемые къ женщине, которую Консулъ не любитъ и почти прогналъ изъ Тюильери – въ нихъ вся душа Жозефины.

Темъ не менее, она, повидимому, вполне успокоилась, къ 1807 г., гогда начала налаживаться камерная музыка и Наполеонъ вызвалъ Грассини въ Парижъ. Онъ предлагаетъ певще, – только певице, а не женщине, – 36.000 франк. постояннаго жалованья, 15.000 фр. годовыхъ наградныхъ, не считая случайныхъ, и 15.000 франковъ пенсіи по выходе въ отставку. Кроме того, въ теченіе зимняго сезона ей одинъ разъ предоставляется залъ Оперы или залъ Итальянской Оперы для устройства концерта въ ея пользу и она сможетъ располагать по своему желанію отпусками, разъезжая по городамъ съ громкимъ титуломъ первой певицы Е. В. Императора и Короля.

Правда, этотъ титулъ не служитъ ей защитой отъ разбойниковъ, промышляющихъ на большой дороге, и 19 октября 1807 г. около Рувре, на границе Іонны и Котъ-д'Оръ, на ея почтовую карету напало четверо дезертировъ швейцарскаго полка. Несчастная подверглась насиліямъ, была ограблена; но черезъ два дня разбойники понесли кару, и Императоръ включилъ въ Почетный Легіонъ некоего Дюрандо, начальника національной гвардіи въ Вито, убившаго собственноручно двухъ разбойниковъ и арестовавшаго третьяго.

Утверждаютъ, что Грассини при этомъ упросила разбойниковъ, забравшихъ у нея украшенный брильянтами портретъ Бонапарта, оставить себе драгоценные камни и возвратитъ ей изображеніе ея «дорогого правительства».

Разсказываютъ также, что какъ-то въ одномъ салоне, когда присутствующіе возмущались темъ, что Крешгентини была дана Железная Корона, она воскликнула: «Но вы забываете о его ране!» Она обладала остроуміемъ – остроуміемь артистки, какъ сказалъ одинъ хорошо знавшій ее господинъ; свое балагурство, уснащенное итальянскимъ акцентомъ, она любила пересыпать сырыми выраженіями и мало считалась съ темъ, что Буало называлъ благопристойностъю. Этимъ достаточно сказано.

Съ 1807 ло 1814 г. дело обстоитъ такъ. Грассини получаетъ отъ одного только Императора 70.000 франковъ въ годъ, – болыпе, чемъ она получаетъ съ публики. Энтузіазмъ последней съ годами падаетъ. Это ясно сказывается, когда въ Итальянской опере, въ ноябре 1813 г., съ большой помпой: ставятъ Гораціевъ и Курійціезъ Чимарозы. Но въ придворномъ театре – все тотъ же успехъ, хотя певица приближается уже къ сорока годамъ; со стороны Императора – то же вниманіе и теже милости. Но она не считала, что обязана быть признательной, и когда Имперія пала, то – изъ нужды-ли въ деньгахъ (ею владелъ порокъ картежничества), или изъ страсти привязываться къ знаменитымъ людямъ я привязывать ихъ къ себе, – она пела, – и хуже, чемъ пела, – для герцога Веллингтона.

Последній словно помешался на томъ, чтобы доедать объедки после Наполеона. Онъ хотелъ, чтобы его портретъ рисовалъ Давидъ, который ответилъ, что пишетъ только то, что принадлежитъ йсторіи. Но зато онъ имелъ, въ качестве певицы и любовницы, Грассини съ ея сорока двумя годами. Но обязаны ли стрекозы иметь сердце?