Теодор Гладков - И я ему не могу не верить…

«…Анненков Борис Владимирович, 37 лет, бывший генерал-майор, происходящий из потомственных дворян Новгородской губернии, бывший командующий отдельной Семиреченской армией, холост, беспартийный, окончивший Одесский кадетский корпус в 1906 году и Московское Александровское училище в 1908 году;

Денисов Николай Александрович, 36 лет, бывший генерал-майор, происходящий из мещан Кинешемского уезда, Клеванцовской волости, Иваново-Вознесенской губернии, бывший начальник штаба отдельной Семиреченской армии, холост, беспартийный, окончивший Петербургское Владимирское училище и ускоренные курсы академии Генштаба,

обвиняются:

первый, Анненков, в том, что с момента Октябрьской революции, находясь во главе организованных им вооруженных отрядов, систематически с 1917 по 1920 год вел вооруженную борьбу с Советской властью в целях свержения ее, то есть в преступлении, предусмотренном статьей 2 Положения о государственных преступлениях… в том, что с момента Октябрьской революции, находясь во главе организованных им вооруженных отрядов, в тех же целях систематически, на всем протяжении своего похода, совершал массовое физическое уничтожение представителей Советской власти, деятелей рабоче-крестьянских организаций, отдельных граждан и вооруженной силой своего отряда подавлял восстания рабочих и крестьян, то есть в преступлении, предусмотренном статьей 8 Положения о государственных преступлениях;

второй, Денисов, в том, что, находясь во время гражданской войны на начальствующих должностях в белых армиях и отрядах и будучи начальником штаба отдельной Семиреченской армии и карательных отрядов Анненкова, систематически…» — те же обвинения, те же статьи.

Заснеженная солончаковая степь стонала от движущейся конницы. На рысях шли полки, точнее, остатки полков. Из-под конских копыт в разные стороны летели комья мокрой хляби. Позади оставался черный след, который не могла скрыть зима. Он не зарастет травой и летом. Это был поистине черный след, замешанный на людской крови.

Впереди, в трех-четырех верстах шел казачий разъезд — авангард. Казаки то и дело привставали на стременах, оглядывали степь и, убедившись, что она безлюдна, красной засады не видать, двигались дальше. За авангардом шла охранная сотня командующего, а за ней полки с наспех набранными крестьянскими парнями, формирования басмачей, замыкал все это шествие самый надежный полк командующего — Оренбургский, состоявший из богатых казаков.

Кого только не было в этой разношерстной орде — казаки сибирские и семиреченские, казахи, дунгане, уйгуры, китайцы, нукеры из басмаческих банд. Среди этого сброда важно восседали на сытых конях муллы. Такое вавилонское столпотворение определенным образом способствовало укреплению положения атамана. Возникала нужда — китайцы расстреливали русских, дунгане — китайцев. Террор был опорой дисциплины и средством утверждения покорности.

Вся эта конная лавина катила волей командующего отдельной Семиреченской армией атамана Анненкова. Под ним ходко шел резвый, с тонкими ногами вороной жеребец. Чтобы поспеть за таким конем, казакам приходилось то и дело нахлестывать нагайками, плетьми, камчами своих уставших лошадей.

Конная ватага, уже не державшая твердый строй, оставлявшая за собой выжженные села, сотни и тысячи ограбленных, изнасилованных, убитых, спешила к Джунгарским Воротам, к тому заветному проходу шириной в десяток километров между Джунгарским Алатау и горной грядой Барлык, который открывал путь к спасению.

В пору бы подкрепиться чорбой или зеленым чаем. Да и кони устали. Они несли на себе не только всадников, но и притороченные к седлам тяжелые баулы, чувалы, просто тюки, набитые вовсе не излюбленным конским кормом — овсом, а туго скатанными коврами, кожами, мехами, золотыми и серебряными окладами, содранными с икон, одеждой со следами крови.

«При позорном своем бегстве в Китай, — впоследствии вспоминал преследовавший остатки аннеиковской армии военком полка В. Довбня, — Анненков оставил за собой широкий и длинный кровавый след. На протяжении более двухсот верст, от села Глинского по берегам озер Ала-Куля и Джалапаш-Куля вплоть до Джунгарских Ворот… дорога была усеяна трупами…»

А атаман все подгонял и подгонял своего коня, не думая о привале. Для него каждая минута была дорога. Он понимал: сделай привал в открытой степи, можно и не поднять изрядно уставших казаков и солдат. А не поднимешь — и настигнут преследовавшие его по пятам красные войска. Эти соображения требовали дать команду на отдых только у самых Джунгарских Ворот, на границе с китайским Синьцзяном.

Еще издали атаман заметил спешившийся передовой разъезд. «Неужели достигли Джунгарских Ворот?» Отсюда до Китая — рукой подать. Навстречу Анненкову скакал казак. Осадив коня, доложил:

— Господин генерал! Вот они, Джунгарские Ворота! — И, повернувшись в сторону виднеющихся гор, обзорно провел рукой, как бы показывая: вон они, эти ворота.

— Добро, брат! Спасибо за службу! — отрывисто бросил Анненков.

В обычных разговорах казаки называли его атаманом и братом-атаманом. Но в строю другое дело, здесь для них он был генералом. И сам Анненков, как только Колчак присвоил ему это звание, требовал, чтобы в официальной обстановке его величали генералом, считая, что это слово дисциплинирует людей. Тем не менее, чтобы приблизить к себе казаков, Анненков ввел в обиход своей армии слово «брат», оно больше импонировало казакам, нежели «господин».

Анненков подал знак на привал — роздых для людей и коней. Всадники остановились, начали спешно расседлывать и стреноживать взмыленных, тяжело дышащих, с впалыми боками лошадей. Они тотчас же потянулись к торчащим из-под снега жестким былинкам. Казаки раскладывали брынзу, копченую свинину, бочонки с топленым маслом. Из обоза казахского отряда «Алаш-орды» пришли два басмача, облюбовали загнанного, дрожащего от усталости коня, моментально длинным ножом с узким лезвием перехватили горло, стали свежевать. Отрезав солидный кусок мяса, потащили его к богатой, наспех сооружаемой юрте.

Перед Анненковым кто-то услужливо расстелил плотную попону из верблюжьей шерсти. Отцепив шашку, отделанную серебром и самоцветными камнями, он лег на попону, вытянув затекшие от долгой езды ноги, смежил глаза. Так пролежал несколько минут. Потом привстал, оглядел казачий лагерь, кого-то поманил пальцем. К нему торопливо подошел начальник штаба Денисов, почтительно наклонился, ожидая распоряжений.