Теодор Гладков - И я ему не могу не верить…

— И мы работаем, как каторжные, и тоже во имя бессмертия, только не искусства, а нашего великого дела.

Закончил Менжинский разговор с Артузовым неожиданно — стихами:

Артур Христианович почувствовал, что Менжинский при всей сложности и опасности обстановки настроен, однако, весьма оптимистично и этими стихами как бы определял программу действий Артузова. Вот только чьи эти стихи? Артузов никак не мог вспомнить, а спросить Менжинского не позволяло самолюбие. В студенческую пору не было сколь-либо заметного русского поэта, которого бы он не знал, не читал. Да и сейчас он ухитрялся приобретать выходящие поэтические сборники. В рабочем столе Артура Христиановича лежали книги: сочинения Владимира Маяковского, «Всяк Еремей про себя разумей» Демьяна Бедного, «Стихотворения о свободе» Пушкина, несколько томов Горького, изданных товариществом А.Ф. Маркса. Была здесь и прелюбопытнейшая книга профессора К.А. Тимирязева «Красное знамя» (притча ученого), которую Артузов приравнивал к поэтическим произведениям.

Артур Христианович быстро перебрал в памяти множество стихов. И память его не подвела. По стилю и мысли — вроде бы Майков. Да, Аполлона Майкова читал ему для ободрения Менжинский.

В последнее время вся работа особоуполномоченного ВЧК Артузова шла рука об руку с Вячеславом Рудольфовичем. Старый революционер, опытнейший конспиратор стал для молодого чекиста учителем, товарищем, а с годами и личным другом. Менжинский всегда был рад дать младшему коллеге дельный совет, умел тактично предостеречь от ошибки. Артур Христианович на всю жизнь запомнил его предостережение: игра со слабым противником ослабляет и нас. Возьмите шахматиста — он расслабляется, если не встречает достойного отпора. А сильный противник заставляет его искать новые ходы, новые комбинации. Не гордись успехом из-за случайных неудач противника. Уверенность в себе, а стало быть и настроение настоящей радости приходит тогда, и только тогда, когда разгаданы его замыслы, превзойдены его планы.

Артузов хорошо понимал, что разведка и контрразведка требуют большой гибкости, проницательности, мудрости. Здесь нет и быть не может навсегда заданных правил. Раз и навсегда принятые приемы неизбежно ведут к поражению. Понимал он и другое, уже ленинское положение: такой борьбы, в которой бы заранее известны были все шансы, на свете не бывает.

Шансы, шансы…

За окном немое ночное молчание. В такую пору обычно хорошо думается. Предельно отключен от дневной суеты. Предельно сосредоточен на определенной задаче. Предельно напряжена мысль.

Артузов сидел на откидывающемся кресле за просторным подковообразным столом, обтянутым зеленым сукном. Лет этому сооружению было преизрядно, сукно кое-где побито молью. Достался он ЧК от бывшего страхового общества «Якорь». Не одно поколение чиновников протерло за ним локти. Теперь он стал рабочим столом чекиста. Кстати, очень удобным: зеленое сукно не утомляло глаза, глубокие ящики вмещали множество деловых бумаг.

За этим необычным столом Артузов и обдумывал сейчас материалы, полученные от Вячеслава Рудольфовича. Речь шла о заговоре. В начале июля 1919 года на лужском направлении красноармейский разъезд в перестрелке убил лазутчика, явно пробиравшегося в стан Юденича. При нем нашли документы на имя офицера А. Никитенко. Раз сопротивлялся, значит, было ради чего. Тщательно обыскали убитого — в мундштуке папиросы обнаружили крохотный листочек. Из текста стало ясно: участники крупной контрреволюционной организации в Петрограде искали связь с белогвардейским командованием. Для чекистов этот листочек послужил своего рода ниточкой, ведущей к руководителям заговора. Были раскрыты отдельные его звенья. Но глубоко законспирированное ядро еще предстояло выявить.

Вскоре ВЧК получила новые данные о зреющем заговоре. 14 июля 1919 года при попытке уйти на финскую территорию были задержаны некие Самойлов и Боровой-Федоров. У них нашли письмо-донесение о дислокации частей 7-й армии, наличии на складах боеприпасов и действиях в Петрограде трех контрреволюционных организаций. Письмо-донесение подписал таинственный Вик. Кстати, и на листочке, найденном у Никитенко, стояла аналогичная подпись. И еще стало известно от задержанных, что письмо-донесение им вручил для передачи в штаб Юденича В. И. Штейнингер, владелец известной фирмы «Фосс и Штейнингер». Чекисты арестовали его — он и оказался Виком. При обыске у Вика нашли контрреволюционные воззвания, депеши из штаба Юденича. В начале августа последовали новые аресты — в руках петроградских чекистов оказались барон Штромберг, князья Андронников, Оболенский и другие. Все они входили в петроградское отделение «Национального центра». У них был найден отчет московского отделения «Национального центра». Но прямое свидетельство, что в Москве действует такая контрреволюционная организация, было получено чуть позже — в конце июля. В Вятской губернии милиция задержала подозрительного человека, в мешке у него обнаружили… миллион рублей. Задержанный оказался офицером разведотделения штаба Колчака Крашенинниковым. Деньги вез для московского отделения «Национального центра». (В общей сложности разными путями и в разное время для нужд «Национального центра» намечалось переправить 25 миллионов рублей.) Арестованный вместе с деньгами был препровожден в Москву. Из тюрьмы Крашенинников пытался передать на волю две записки, которые, естественно, были перехвачены. В одной из них он сообщал о себе: «Я спутник Василия Васильевича, арестован и нахожусь здесь…» Во второй просил заготовить ему документы на случай побега и сообщить: не арестован ли ННЩ?

Естественно, чекисты должны были выяснить, кто скрывается за этими инициалами. Из обширной информации, полученной от Менжинского, Артузов понял, что в Москве действует законспирированная контрреволюционная организация, чрезвычайно опасная. Его осенила догадка: только ли с Юденичем она связана? Не на связь ли с «Национальным центром» шел захваченный чекистами колчаковский курьер? У него нашли таинственные листочки, похоже, с зашифрованным текстом. Ими уже занимался старый специалист по шифрам. Удастся ли ему разгадать шифровку?

Артузов встал из-за стола и было направился к двери. Остановил его легкий стук.

— Войдите!

— Это — я, вот-с, расшифровал, — сияющий от радости специалист положил осторожно листок на стол, провел по нему ладонью, припечатывая к сукну, словно боясь, что бумажку сдует ветром. — Арабским шифром пользовались, товарищ начальник. Я в нем не особенно силен, но кое-что понял. Разрешите доложить.