Павел Дыбенко - Из недр царского флота к Великому Октябрю

Фон Либгард, так боявшийся за исход смотра, получил царское "спасибо" и внеочередное производство в лейтенанты. В награду от осчастливленного "монаршей милостью" ротного рота получила пятидневный отдых.

На корабле

Кончились строевые занятия и царский смотр. Новая забота и тревога: на какой корабль спишут? Хорошо бы попасть на "Николаев". Там, говорят, лучше, чем на "Двине".

Не повезло... Шагаем на "Двину", имевшую славную и одновременно жуткую память и прошлое. "Двина" - это бывший броненосный крейсер "Память Азова", в 1905 году он явился очагом революционного восстания моряков-балтийцев, с того времени был разжалован и переименован в "Двину". С него сняли георгиевский флат, разоружили, заколотили досками и ошвартовали у стенки. Только с 1909 года он вошел в состав минных учебных судов{2}. Команда восставшего крейсера после предательства в Ревеле была частью осуждена на смертную казнь, частью сослана на каторгу и рассажена по тюрьмам. Остальные матросы в 1906 году были раскассированы по различным армейским полкам.

Сурово принял нас в свои объятия разжалованный крейсер. Зловещий призрак расправы 1905 года еще витал над его обитателями-матросами. Здесь можно было встретить многих из тех, кто расстреливал восставших и кто в награду за это получил георгиевский крест. Но там, где царила жестокость, родилась и школа, воспитывавшая новых бунтарей. Такой школой являлась и "Двина". Среди команды и сменных руководителей унтер-офицеров специалистов кипела бунтарская работа. Нескончаемая вереница шпиков и провокаторов не смогла "очистить" корабль революционная "зараза" размножалась.

Сменный руководитель Охота, будучи участником революционного движения в 1905 году, все свободное время уделял подготовке новых кадров борцов за светлое будущее. Флот вместе с распространением технических знаний воспитывал бесстрашных баррикадных борцов, которые в 1917 году выполнили заветы тех, кто был расстрелян и сослан на каторгу в 1906 году.

В 1912 году флот готовил новое восстание борцов-моряков, которые, несмотря на предыдущие неудачи, не складывали оружия перед всесильными столпами царского произвола.

С наступлением весны подготовка к восстанию пошла лихорадочным темпом. Сменный Охота таинственно передавал о ней. Некоторые, суда флота в июле готовились в поход за границу. К этому моменту и подготавливалось восстание. Руководители были уверены в успехе.

Боевая подготовка Балтфлота не прошла незамеченной. Сеть пауков-шпионов проникала везде. Новый заговор был раскрыт.

22 июля командующий Балтфлотом фон Эссен, окруженный жандармами, появился на боевых судах. В час ночи, когда почти вся команда на кораблях спала, за исключением тех, кто дежурил и ожидал получить боевой сигнал о восстании с броненосца "Цесаревич", фон Эссен вместе с жандармами стоял на верхней палубе броненосца "Император Павел I", где в первую очередь должно было вспыхнуть восстание. Отдавая старшему офицеру список зачинщиков, фон Эссен приказал немедленно их арестовать.

Офицеры, кондуктора вместе с жандармами вытаскивали в одном белье бунтарей. На верхней палубе взоры мятежников встретились с яростным взглядом фон Эссена. Арестованные поняли свою участь. Их построили во фронт в непривычной на кораблях форме - в белье. Их слух ловил рычанье фон Эссена:

- Вы, сволочи, вздумали делать бунт против царя. Прикажу всех расстрелять, сгноить в тюрьмах, на каторге! Я не остановлюсь ни перед чем, хотя бы мне пришлось взорвать весь флот!

Арестованные под усиленным конвоем были отправлены в жандармское управление. В эту же ночь аресты были произведены почти на всех кораблях, и только командир крейсера "Громобой" Максимов отказался пропустить на корабль жандармов, ответив, что у него нет бунтарей и он за свою команду ручается.

Лучшие товарищи были вырваны из нашей семьи. На кораблях повеяло сырым, могильным смрадом. Все притихло. Забились по кубрикам, по трюмам, в кочегарках. Только те, которые принимали активное участие в подготовке восстания и не были арестованы, не теряли надежды и верили, что рано или поздно им удастся сорвать оковы рабства.

Втихомолку; забившись в кочегарку, мы повторяли:

- Эти аресты для нас - хороший урок. Мы будем более осторожны, более опытны. Научимся, как нужно скрывать подготовку восстания от шпиков.

На кораблях царил неудержимый произвол. Шпики шныряли во всякое время и по всем уголкам корабля. Потянулись суровые дни царской службы. Свободного времени у команды не было: ей не давали одуматься и оценить то, что произошло в ночь на 22 июля. Начальство заставляло выполнять самые нелепые работы: ежедневно чистить деревянную палубу стеклом, чистить "медяшку" во время дождя, привязав шлюпку, заставляло часами грести на месте. Карцер и сидение на хлебе и воде стали частым явлением. Команды кораблей изнемогали под уродливой тяжестью службы. Многие предпочитали попасть в тюрьму, только бы не оставаться на корабле.

Кошмарная жизнь матросов еще более ухудшалась скверной пищей. Суп с крупой и протухшее мясо с червями, которое среди матросов называли "606", - были обычным явлением. Жаловаться на плохую пищу не смели. На всякую жалобу был один ответ: "Бунтовать вздумали!" Пробовали показывать врачу суп с червями тот с иронической улыбкой отвечал:

- Что ж, черви разве не мясо? Чем больше червей, тем лучше должен быть суп.

Летнюю кампанию весь минный отряд простоял в Биорках. 14 сентября вернулись в злосчастный для матросов Кронштадт. Здесь царил настоящий террор "опричника" - адмирала Вирена. Этот самодур, по заслугам первый уничтоженный в дни февральской революции, наглейшим образом издевался не только над матросами, но и над рабочими Кронштадта.

Матросам не было житья: останавливая на улице, при публике, Вирен заставлял расстегивать штаны и осматривал, имеются ли на них казенное клеймо и надпись.

В городе каждый матрос все время оглядывался, чтобы не прозевать Вирена и вовремя стать во фронт. Среди матросов ходила поговорка: "В город идешь, становись сперва во фронт виреновой кобыле, его жене и Вирену, а вслед за ними - веренице жандармов-офицеров".

Не изгладятся из памяти моряков того времени дни кронштадтской стоянки, рыжая кобыла Вирена, на которой он всегда ездил, и сам Вирен, канувший в вечность вместе с насквозь прогнившим царским самодержавием.

Флотское подполье

В морозное декабрьское утро с радостью в сердце покидали мы Кронштадт. Быстро шагая по льду вслед за подводой с чемоданами, наперебой друг перед другом старались нарисовать картину нового места службы на боевых судах в Гельсингфорсе. Как хорошо было бы никогда больше не вернуться в виреновский Кронштадт! Но, увы, этого не миновать...