Борис Леонов - История советской литературы. Воспоминания современника

А на следующий день Малашкина потребовал к себе домоуправ.

В кабинете его был участковый милиционер. Домоуправ зачитал жалобу соседних квартир на Малашкина, у которого всю ночь происходил какой-то бедлам и все время распевались песни. Но не революционные, а церковные. Малашкин не стал возражать, извинился и, взяв квитанцию для уплаты штрафа, удалился.

А еще через день собралось партийное собрание домкома. На него вызвали Малашкина на проработку. Он не отвечал на многие вопросы и прежде всего на вопрос, кто же был у него в гостях. Да и не поверили бы, если бы он назвал товарищей.

Ему объявили выговор с предупреждением, что в случае повторения подобного будет поставлен вопрос об исключении Малашкина Сергея Ивановича из партии большевиков…

Пережив свалившиеся нежданно-негаданно неприятности, Малашкин вскоре забыл происшедшее.

Но, как обычно бывает, минувшее посещает нас внезапно и остро.

Наступила очередная зима.

И вот, слушая как-то репродуктор, Сергей Иванович неожиданно вздрогнул, услышав слова диктора о том, что москвичи и гости столицы готовятся к встрече Нового года. Он похолодел. Справившись с волнением, тут же набрал номер Молотова. Когда с той стороны провода ему ответил Вячеслав Михайлович, попросил:

— Ты не можешь со мною поговорить? Нет, не по телефону. Я готов прийти, куда скажешь.

Молотов назначал ему встречу в Кремле на Ивановской площади в одиннадцать утра..

Малашкин в лицах поведал Молотову о происшедшим с ним после новогодней ночи. Молотов искренне смеялся над сценами, которые мастерски воспроизводил Сергей Иванович. В это самое время в Кремль въехал эскорт машин. Одна из них остановилась возле беседовавших Молотова и Малашкина и из нее вышел Сталин.

Поздоровавшись, спросил:

— Над чем такие великие большевики так заразительно смеются?

— Коба, ты послушай, что Сергей рассказывает.

— Малашкин был вынужден в сокращенном варианте рассказать Сталину и про домоуправа с милиционером, и про партийное собрание.

Выслушав, Сталин улыбнулся:

— Спасибо, дорогой, что не выдал нас. А то бы и нас с Вячеславом могли вызвать на партсобрание и даже исключить из партии.

Повернувшись к Молотову, сказал:

— Ты не возражаешь, если мы от имени Политбюро выразим благодарность товарищу Малашкину за товарищеское поведение и неразглашение состава участников сходки с пением церковных песен?!

Михаил Матвеевич Годенко рассказал, как на одном из писательских собраний в начале пятидесятых годов выступил чем-то озабоченный и возбужденный Степан Злобин, перу которого принадлежали романы «Степан Разин», «Салават Юлаев» и др.

— Вообще Степан Павлович был фигурой не очень удобной официальной номенклатуре, — говорил Годенко. — Нередко его оценки прошлого и дня текущего, мягко говоря, не совпадали с официальными. И потому возникали казусы и в жизни, и в творчестве.

Я лично знаю, что в сороковых годах он написал повесть «Восставшие мертвецы», в которой поведал об испытаниях выпавших на долю его товарищей и его самого, оказавшихся в фашистском плену. Они готовили побег, но их планы выдал провокатор. Степана Павловича как одного из руководителей группы, готовившей побег, заковали в кандалы и препроводили с территории Белоруссии на Эльбу, в лагерь Цейтхэйн. В нем он пробыл почти два года. В 1945 году был освобожден нашими войсками.

Вот об этом и рассказывала повесть, судьба которой оказалась не менее трагичной, как и судьба тех, о ком она рассказывала. В 1947 году повесть была конфискована Комитетом госбезопасности и возвращена автору в конце 1953 года, то есть после смерти Сталина. Повесть послужила основой для его романа «Пропавшие без вести», который вышел в свет в 1962 году…

Так вот в начале пятидесятых, когда я был на писательском собрании, я впервые увидел его в «действии». Стоя за трибуной и жестом указывая на Президиум собрания, он произнес:

— Вы, жадною толпой стоящие у трона…

Тут же поднялся побледневший Сурков и жестким тоном потребовал:

— Продолжай, продолжай…

В тишине зала прозвучал чей-то голос:

— Да он дальше слова забыл…

Рассказывали, что главный редактор «Нового мира» Александр Трифонович Твардовский ознакомился с принесенными ему стихами Олжаса Сулейменова — молодого казахского поэта, удачно начавшего свою литературную биографию и писавшего стихи на русском языке. Так вот ознакомившись со стихами Сулейменова, он сказал:

— Да, это уже не по-казахски.

И после паузы добавил:

— Но еще и не по-русски…

Автор известной «Гренады» и «Песни о Каховке» Михаил Светлов и писатель Юрий Олеша — автор романа «Зависть» бражничали в ресторане «Националь».

Уже изрядно подвыпившими, они вышли из зала и возле входной двери Светлов прислонил Юрия Карловича к стене и сказал:

— Юра, стой и не шевелись… А я мигом за такси…

Через некоторое время Олеша открыл глаза и увидел перед собой человека в черной форме, расшитой золотом, с золотыми пуговицами.

— Швейцар, произнес Олеша. — Такси…

— Я не швейцар, — ответила фигура в черном с золотом.

— А кто же?

— Я адмирал.

— Тогда катер! — приказал Олеша.

Шестого июля 1928 года Алексей Максимович Горький, вернувшийся в СССР отправился в поездку по стране, чтобы воочию убедиться в переменах, происшедших на родной земле. Его путь пролегал через Курск, Харьков, Запорожье, Крым, Ростов-на-Дону, Казань, Нижний Новгород и многие другие города.

После возвращения в Москву жаловался близким:

— В каждом городе, на каждом вокзале как будто одни и те же люди и говорят как будто одно и тоже, и теми же словами. На одной из таких встреч баба в красной косынке заявила: «Товарищи! Перед вами пролетарский поэт Демьян Бедный!» Но тут кто-то крикнул ей в ответ: «Дура! Бедный — толстый, а Горький — тонкий».

И улыбнувшись, Горький добавил:

— Знают, черти полосатые, литературу. Знают…

Исаак Бабель, которого знают по его «Одесским рассказам» и «Конармии», прослышал о трудном материальном положении критика Петра Сторицына, который отличался тем, что всячески где только можно было говорил про Бабеля всякие гадости.

И вот Бабель решил дать Сторицыну червонец.

Осуществляя замысленное, сказал:

— Деньги, Петр Ильич, как вы знаете, даром не даются. Клевещите на меня, пожалуйста, если это доставляет вам удовольствие. Но клевещите до известного уровня. Давайте установим уровень…

На поэтическом семинаре Михаила Аркадьевича Светлова в Литературном институте имени А.М.Горького обсуждали стихотворение кого-то из симинаристов. И одно из представленных в подборке стихов в целом понравилось всем, включая и мастера. Только одна строчка, по общему мнению, выбивалась своей инородностью. Она не согласовывалась с общей тональностью стихотворения.