Кирилл Андреев - Три жизни Жюля Верна

«Воздушное путешествие через Африку. Составлено по запискам доктора Фергюсона Жюлем Верн. Перевод с французского. Издание А. Головачева. Москва, 1864 год. Цена один рубль».

Французский карикатурист был вправе изобразить Жюля Верна в полете: стоящим на катящемся по воздуху крылатом колесе, рядом с фортуной, богиней счастья, осыпающей своего любимца дарами из рога изобилия!

Биография человека отступает на второй план, и ее заменяет биография писателя, когда из-под его пера появляются произведения, его пережившие, – те, ради которых, собственно говоря, и пишется история его жизни. Таким переломным моментом в биографии Жюля Верна является выход в свет первой книги из серии «Необыкновенные путешествия». Для читателей книги о Жюле Верне наступает момент, когда можно не принимать на веру обобщений и выводов автора, опирающихся на малоизвестные факты, но должно самому стать прокурором и судьей. Теперь Жюль Верн уже не человек в маске, про которого можно сочинить любую романтическую историю, но автор многих книг, – а их можно читать и перечитывать, сличать и анализировать. Теперь наступил момент нарисовать тот фон, на который для его современников проектировались его романы, нанести сетку широт и долгот на то небо, где вспыхнула его звезда.

Научная фантастика! Каким привычным стал ныне для нас этот термин и сколь разное содержание вкладывают в него спорщики, ибо ни для кого не секрет, что всякий разговор об этом жанре немедленно же превращается в яростный спор. Для одних научная фантастика – это сказка, она существовала всегда (здесь следует лишь оговорка, что это «всегда» нужно понимать фигурально, сиречь с того времени, как обезьяна уже очеловечилась) и будет существовать до тех пор, пока человек будет мечтать. Для других она лишь болезненное порождение каменной, железной, бензинной, механической страны, где единственная плодородная почва – асфальт, где высятся густые дебри фабричных труб, между которыми рыскают звери лишь одной породы – автомобили, окутанные весенним благоуханием бензина. И естественно, что в нашем веке должны были вырасти свои железные, автомобильные лешие, свои механические, химические сказки. Но и в том и в другом случае образы этой литературы лишь свободный вымысел художника или даже предпочтительнее Художника с прописной буквы, который, как Иегова в библии, творит для себя свой особенный мир, со своими, особенными законами, творит по своему образу и подобию. А так как настоящего художника никогда не уложить в уже созданный семидневный, отвердевший мир, соглашаются защитники обеих точек зрения, то нам остается лишь восхищаться им и… все. Точка.

Существует и еще точка зрения, пожалуй, наиболее распространенная, что научная фантастика – лишь одна из разновидностей литературы научно-популярной. После этого утверждения (или молчаливого положения) слово «литература» выносится за скобки и яростные споры завязываются около какой-либо частной научной или технической проблемы, фигурирующей в обсуждаемом произведении. В этих случаях само произведение остается в стороне, а его замысел, герои, сюжет, стиль оказываются оттесненными в область «приемов популяризации» или способов «оживления материала».

Что же это за удивительный жанр, который никак не определен, не имеет видимых границ и единственным представителем коего является Жюль Верн? (Это единственная фигура, на которой сходятся все исследователи, любой же другой писатель может быть отведен по тем или иным мотивам.) Попытаемся обратиться к истокам этого жанра и отыскать таинственную причину столь прискорбного расхождения современных литературоведов.

Утопическая литература – вот что сразу приходит на ум. Ведь авторы утопических произведений трактовали о будущем, и, естественно, именно здесь нужно искать первоисточники современной научной фантастики.

Но во всех классических утопиях – для придирчивых читателей с эрудицией приведу список десяти наиболее значительных; Платон – «республика», Томас Мор – «утопия», Ленгленд – «Виденье Петра Пахаря», Кампанелла – «Город Солнца», Гаррингтон – «Оцеана», Мелье – «Завещание», Морелли – «Базилиада, или плавающие острова», Кабе – «Путешествие в Икарию», Беллами – «Взгляд назад» («Через сто лет»), Моррис – «Вести Ниоткуда»; во всех этих произведениях нет даже намека на развитие каких-либо научных или технических идей. И если мы немного поразмыслим, то это станет нам ясным и покажется логически необходимым: ведь все эти писатели утверждали возможность осуществления идеального строя именно в свое время, при существующих технических средствах и производственных отношениях.

Потянем за эту путеводную нить. Идея нового, положенная в основу произведения, – вот, пожалуй, наиболее общее определение сущности научной фантастики, так сказать, ее сердце. И нового не любого, не только необыкновенного, но вырастающего из существующего органически, путем развития уже существующих прогрессивных тенденций в любой области – науке, технике, быте – и, в конечном счете, в области социальных отношений.

Но идея прогресса была очень смутной в эпоху античности и совершенно чужда средневековью. Вот почему вся фантастика (без приставки «научная») эпох до Возрождения носит не прогрессивный, научный, но сказочный характер.

О древневосточной и античной фантастике можно было бы написать неплохую книгу, но, к сожалению, даже отдельной главы на эту тему не выдержит книга о Жюле Верне – в ней не найдется для нее места. Поэтому просто упомянем о египетской, вавилонской и сирийской мифологии, сошлемся на греческие мифы, хотя бы на всемирно известный рассказ об Икаре, и перечислим бегло наиболее интересные произведения греческой литературы: платоновская сказка об Атлантиде («Тимей», «Критий»), до сих пор не дающая спать многим писателям на Западе, «Киропедия» Ксенофонта, переполненная чудесами, «Меропия» Феопомпа, «Страна гипербореев» Гекатея Абдерского, Евгемер с его романом «Священное писание», «Остров великанов» Ямбулоса, «Истинное повествование» Лукиана Самосского (о нем будет случай позже рассказать подробнее), повесть Мениппа о корабле, унесенном ветром… – все это волшебные сказки детства человечества. А описанные в них страны чудес – создания природы и богов, но никак не плоды человеческого гения и труда.

Темные средние века, с их господством веры над разумом, еще меньше могли стать колыбелью научной фантастики. Для этой эпохи пределом человеческого воображения является путешествие паломника на небо… пешком. А рыцарские романы, с их волшебниками и великанами, относятся уже к другому генетическому ряду, имеющему свои истоки в греческом разбойничьем романе и по нисходящей линии идущему к современному приключенческому роману (экзотическому, морскому) и к детективному рассказу.