Кирилл Андреев - Три жизни Жюля Верна

Жюль относился к предполагаемой экспедиции, пожалуй, более серьезно, чем Поль. Он мог на память проложить курс на карте и знал наизусть все достопримечательности, которые предстояло осмотреть. Им был составлен длинный список необходимого оборудования, и ни одна деталь не ускользнула от его систематического ума. Но, по мере того как проходили дни, он все реже заговаривал о волнах Бискайского залива, бризах, муссонах и пассатах, а работа над самодельной лодкой все замедлялась. Наконец он совсем перестал вспоминать о проекте, и Поль понял, что Жюль решил не ехать, что он уже совершил путешествие в своем воображении…

Зимой, однако, Жюль снова стал подниматься ночью и работать при свечах. Но Поль уже не участвовал в этих занятиях. Незаметно пути братьев начали расходиться. Сочувствовал ли Поль новому увлечению Жюля? Во всяком случае мы можем быть уверены в том, что он был первым ценителем литературных опытов старшего брата. Однако первое произведение молодой поэт посвятил своей матери. Это был меланхолический романс «Прощай, мой славный корабль».

Легко поддаться соблазну и счесть это стихотворение значительным биографическим фактом. Можно усмотреть здесь и прощание с мечтами детства о море и далеких странах, увидеть начало литературной карьеры, первое произведение, определившее дальнейший жизненный путь будущего писателя. Но ведь настоящая книга не повесть о трудах и днях посредственного лирического поэта Жюля Верна, а биография всемирно известного автора «Необыкновенных путешествий». Можно ли в мелких черточках его биографии этого периода обнаружить следы хотя бы бессознательных стремлений, бросающих яркий свет на юные годы будущего мечтателя и путешественника в неизвестное?

Сохранилась картина, писанная де Шатобуром в 1842 году. На ней изображены Жюль и Поль Верны на фоне прекрасного английского сада, вероятно, в Шантеней. Четырнадцатилетний Жюль, голубоглазый, светловолосый, одетый по последней моде – в короткий фрак и цветной жилет, – правой рукой сжимает запястье младшего брата, положив левую руку ему на плечо. Юный Поль, одетый почти так же, держит в левой руке обруч для игры в серсо. Он выглядит более хрупким, более интеллектуальным, чем его брат Жюль. Расчищенные дорожки уходят на задний план и теряются в тусклозеленой листве сада…

Еще в 1840 году семья Вернов переселилась из большого дома на улице Клиссон, бывшего обиталищем нескольких поколений Аллотов и Лапейреров, на Большую землю – в свою собственную квартиру, в старом доме на улице Жана Жака Руссо. Широкая улица, вымощенная белыми каменными плитами, соединяла площадь Граслен с набережной де ля Фосс, обсаженной магнолиями. В нескольких шагах от дома на площади Биржи была остановка омнибуса, идущего в Шантеней; в начале набережной помещалась пристань пироскафов, отправляющихся в Пэмбеф; каменный нос огромного «пловучего» острова» Фейдо был виден с любой стороны улицы. Но юный Жюль все реже появлялся на набережной Луары. Гораздо чаще его можно было видеть на площади Граслен созерцающим огромный фасад нантского театра или в воротах исторического Отеля де Франс. И его всегда можно было найти у подъезда гостиницы в тот час, когда прибывала почта. Тяжелая почтовая карета появлялась со стороны площади рояль, и усталые лошади мчали ее по улице Кребийон и затем вокруг сквера на площади Граслен. Жюль, затаив дыхание, разглядывал запыленных путешественников, одетых в дорожные костюмы, и молчаливого почтальона, усаживающегося за обед, чтобы через два часа снова мчаться на юг, по городам Франции.

В 1844 году, когда Жюлю исполнилось шестнадцать лет, а Полю пятнадцать, братья поступили в Нантский Королевский лицей. Систематический ум и превосходная память позволили старшему брату очень скоро занять в лицее одно из первых мест. В 1846 году он был удостоен второй премии по риторике – Для родных и друзей верный признак того, что Жюль твердо и неуклонно идет вперед по пути, намеченному его отцом. Через год или два он должен был отправиться в Париж, чтобы завершить там свое образование и занять место в маленькой конторе на Кэ Жан Бар, как компаньон и помощник мэтра Верна. Но настойчивость, методичность и усидчивость в работе, унаследованные Жюлем от отца, не составляли еще всего его характера. Вечерами природная живость и стремление к чему-то необыкновенному увлекали его в «Театр рикики» – театр марионеток, расположенный на улице Дю Пон де Совьетур, невдалеке от дома, – или в библиотеку на площади Пиллори – площадь Позорного столба средневекового Нанта – на другом конце города, на левом берегу Эрдр. Библиотекарь, известный всему Нанту под фамильярной кличкой «папаша Боден», любил этого русого, веснушчатого мальчика с быстрыми светлыми глазами, поглощавшего книги с юной жадностью.

Когда-то страстью молодого Жюля Верна были робинзонады. «Робинзоны», – писал он больше чем полвека спустя, – были книгами моего детства, и я сохранил о них неизгладимое воспоминание. Я много раз перечитывал их, и это способствовало тому, что они навсегда запечатлелись в моей памяти. Никогда впоследствии, при чтении других произведений, я не переживал больше впечатлений первых лет. Не подлежит сомнению, что любовь моя к этому роду приключений инстинктивно привела меня на дорогу, по которой я пошел впоследствии…»

Но теперь не только робинзонады, но и любые книги, где говорилось о путешествиях или приключениях, а в особенности романы морские, стали его любимым чтением.

Весь Купер и романы его французских подражателей – «Пират Кернок», «Атар Гулль» и «Кукарача» Эжена Сю, повести Эдуара Корбьера, Огюста Жаль и Жюля Леконт – все это было проглочено и переварено с необычайной быстротой. Затем внимание юноши привлек Александр Дюма, создатель нового типа романа приключений, находившийся в то время на вершине славы. «Монте-Кристо» уже был переведен на бесчисленное количество языков; только что вышли в свет «Мушкетеры». А поэзия? Разделял ли юноша пристрастие своего отца к классикам? Увы, нет! С самого начала битвы, которую дал старой литературе молодой романтизм, Жюль стал на сторону юности. Вот первый бунт против отца, против авторитетов, быть может, более серьезный, чем бегство в Индию, предпринятое в детстве!

Вождем всей молодой литературной Франции в эти годы был Виктор Гюго, только что ставший академиком и пэром Франции, но все еще не признанный старшим поколением. Дюма тоже причислял себя к романтикам. Великолепные стихи Гюго или романы Дюма, полные блеска и движения? Между этими полюсами колебалось сердце юноши.

Поль продолжал оставаться самым близким человеком, но пути братьев постепенно расходились: адвокат и моряк, черная мантия законника и шитый золотом офицерский мундир – каждый шел своей дорогой. Часто вечерами Жюль засиживался в библиотеке, пристроившись на краю стола по своей привычке, и исписывая мелким почерком огромные листы бумаги. Из-под его пера появлялись преимущественно трагедии в стихах, но их единственным терпеливым слушателем и почитателем был Аристид Иньяр, товарищ по лицею. Каролина Тронсон – прекрасная Каролина, «роза Прованса» – была, увы, равнодушна к трагической музе Жюля и именовала его произведения «торжественной замазкой». Дядя Прюдан, любитель фарсов, галльских шуток и Рабле, высмеивал молодого поэта и предлагал ему свою помощь, чтобы отнести эти пьесы владельцу «Театра рикики». Только Мари Тронсон, маленькая верная Мари, обливаясь слезами, втихомолку переписывала их в заветную девическую тетрадь.