Николай Воронов - На службе военной

Спутники наши явились на рассвете. Ночью они сбились с пути, ушли в сторону озера Буин-Нур, и их задержали пограничники на монголо-китайской границе.

Командный пункт располагался на господствующей высоте Хамар-Даба. Оттуда отличная видимость по фронту и в глубину, хорошо просматриваются расположение противника и боевые порядки наших войск. Решили создать здесь пункт централизованного управления артиллерийским огнем.

На следующий день съездил на Баин-Цаган, где недавно наши войска умелой контратакой нанесли серьезное поражение японцам. На поле боя оставалось много вооружения и боевой техники противника. Мрачно выглядели наши бронеавтомобили, сожженные бутылками с горючей жидкостью.

Обстановка в районе Халхин-Гола была не из легких. Противник сосредоточил здесь отборные части Квантунской армии, хорошо оснащенные для боевых действий в полупустынных степях.

В наших уставах были главы, именуемые "особые условия". Обычно на изучение этих глав не хватало времени. А теперь наши войска попали как раз в типичные "особые условия".

Бескрайние голые монгольские степи. Кое-где небольшими островками поднимаются над ними невысокие песчаные барханы. Редко-редко можно встретить озеро с соленой водой. Днем жара достигает 50-60 градусов, а ночью бывает подчас очень холодно.

В ближайших тылах у японцев - железная дорога, от нас же до железнодорожных путей 650-700 километров. Большие трудности испытывались с подвозом продовольствия, боеприпасов, горючего, воды, топлива: Вокруг сыпучий песок, прочных укрытий в нем не построить. На подвоз лесных материалов рассчитывать не приходилось.

С заходом солнца мириады комаров набрасывались на все живое. От их укусов пухли лицо, шея, руки.

Японские солдаты имели марлевые накомарники, на руках перчатки, у нас ничего этого не было. Сравните пребывание в "секрете" японского солдата и нашего красноармейца. Первый может наблюдать спокойно, а наш боец непрестанно хлопает себя по лицу, отгоняя комаров, и выдает свое присутствие.

Срочно передали в Москву просьбу прислать накомарники. В ответ пришла встречная просьба: прислать рабочие чертежи или образцы японских накомарников. Дело кончилось тем, что первые сетки неважного качества прибыли из Москвы только к концу боев.

Меня спасли наши артиллеристы. Видя мои мучения, они подарили трофейный накомарник.

На фронте не затихали перестрелка и воздушные бои. Противник вел активную разведку и пытался даже наступать небольшими силами. Мы принимали все меры к упрочению обороны, стремились выиграть время, накопить силы и уже тогда перейти к решительным действиям.

Наши передовые части находились за рекой Халхин-Гол и занимали там значительный плацдарм. Под прикрытием ночи туда был выведен стрелковый полк только что прибывшей дивизии. Утром противник обнаружил плохо замаскированные боевые порядки полка и открыл артиллерийский огонь. Молодые красноармейцы, которым до этого, как говорится, не доводилось нюхать порох, растерялись. В отдельных подразделениях возникла паника. Командиры пытались навести порядок, но это не всегда удавалось. На наше счастье, японцы не смогли воспользоваться растерянностью наших бойцов. Видимо, у противника ушло много времени на организацию моторизованных отрядов. Когда они, наконец, начали наступать, по ним открыли огонь четыре наши батареи, срочно выдвинутые по моему приказанию на открытые позиции. Под прикрытием артиллерии свежие стрелковые батальоны восстановили положение.

Дрогнувший полк был отведен в резерв, среди его бойцов провели большую воспитательную работу. Через несколько дней эти же люди пошли в бой и дрались храбро.

Но случай с необстрелянными бойцами произвел сильное впечатление на председателя московской комиссии Г. И. Кулика. Он вдруг предложил отдать приказ об отходе наших частей с плацдарма. Командование группы войск пыталось доказать нецелесообразность такого решения, а потом наотрез отказалось выполнить его. Об этом узнала Москва. Оттуда пришло указание - войска не отводить, а комиссии Кулика немедля возвратиться в столицу.

Мы начали собираться к отлету. Грустно было покидать друзей, которым предстояли тяжелые испытания. Ночью из Москвы пришло обрадовавшее меня уточнение: комкору Воронову остаться до особого распоряжения.

Утром проводили улетающих. Все облегченно вздохнули, когда самолет взмыл в воздух: Кулик вносил много путаницы.

Противник все настойчивее готовился к наступлению. Усилились действия его авиации, активизировалась артиллерия, разведка доносила о сосредоточении танков (вскоре выяснилось, что это - макеты, сделанные из подручных материалов, с гусеницами из белой жести).

Наши войска улучшали свою оборону, вели разведку противника. Мы обнаруживали у японцев важные цели вне досягаемости огня наших орудий. С большим трудом удалось получить одну четырехорудийную батарею 122-миллиметровых пушек с дальностью стрельбы порядка 20 километров. Прибытие этой батареи и ее первая внезапная стрельба по штабным палаткам японцев произвели переполох в стане противника. Командовал ею Леонид Михайлович Воеводин, впоследствии Герой Советского Союза (ныне генерал-лейтенант артиллерии).

Много времени я проводил на Хамар-Даба, центральном командно-наблюдательном пункте. Здесь возник скромный артиллерийский штаб со столь же скромными средствами связи. Отсюда мы с начальником артиллерии группы войск генералом Корзиным управляли огнем наших батарей и вели наблюдение. Вражеские батареи были точно засечены, и мы не давали им покоя.

Наша пехота несколько раз пыталась захватить выгодные высотки - барханы, чтобы создать более благоприятные условия для предстоящего наступления. Во время одного из таких боев артиллеристы хорошо "наложили" свой огонь на большой бархан, который тут же должна была захватить стрелковая рота. По установленному сигналу артиллерия перенесла огонь несколько вперед, однако рота продолжала лежать у подножия холма. Атака не состоялась.

Не выдержав, я направился в эту роту. На пути встретился командир батальона и доложил, что рота упустила удачный момент для атаки, а теперь два японских пулемета не дают поднять головы. Орудия сопровождения почему-то молчат. Когда я добрался до командира роты, мне все стало ясно. Артиллерия стреляла через головы наших войск, до японского переднего края обороны оставалось всего лишь около 200 метров. При сплошных разрывах наших снарядов земля тряслась так, что невольно каждый зарывался как можно глубже в сыпучий песок. Грохот взрывов оглушал, дым и пыль стояли стеной. Не мудрено, что необстрелянные бойцы опасались и голову поднять.