Эндре Мурани-Ковач - Флорентийский волшебник

Да что горевать! Теперь все переменится. Вмиг исчезли сплин, дурное настроение, клубящиеся туманы, закрывавшие от него краски мира, неопределенность. Теперь он возьмется и закончит алтарный образ, и тогда… тогда…

О дальнейшем он даже не стал думать.

Зато Аталанте оказался человеком более практичным.

– Пойми, дружище, это королевская штучка, – доказывал он Леонардо, разглядывая лиру. – Для такого бедного паяца, как я, слишком большая роскошь. Ты должен, понимаешь, должен предложить ее синьору Медичи. Между нами говоря, ты и так единственный из всех великих художников у нас, не снискавший его расположения. Пусть он не такой уж и знаток музыки, тем не менее, увидишь, он по достоинству оценит твой труд. Ведь это совместное творение художника и изобретателя. Послушай, снеси ему…

– Не обижай меня, Аталанте! Это же подарок тебе.

– «Тебе, тебе», – передразнил его Аталанте. – Ладно, оставим это… Да, ты же ничего не знаешь! Ведь я…

– Что-нибудь случилось?… И ты молчишь? В чем дело?

– Я еду в Милан.

– В Милан? Так, ни с того ни с сего?

– А ведь и ты бы не прочь!.. Как?

– Когда-то, – пробормотал Леонардо и потупился, – когда-то я хотел, но теперь…

Что его ожидает в Милане? Мраморная плита с именем Франчески в стене одной из стрельчатых северных церквей?… Аталанте, не обратив внимания на затуманенные глаза друга, спокойно продолжал:

– Дело в том, что меня посылает туда Лоренцо Медичи. Миланский правитель, герцог Лодовико Сфорца – великий ценитель музыки. Синьор Лоренцо пообещал ему прислать в Милан лучших певцов Флоренции. Я еду на деньги синьора Лоренцо, а жизнь прожигать в Милане буду на деньги синьора Лодовико. По крайней мере, хоть увижу свет. Ты же, Леонардо, брось сомнения, поехали со мной!

– Брось шутить!

– Я не шучу! Ты ступай со своей лирой к синьору Лоренцо. А я преподнесу ему то, что у меня лучше всего получается: пение под твой аккомпанемент на лире. Ведь это же правда? Синьор Лоренцо купит лиру, и мы вместе махнем! За Этот ноющий конский череп ты сможешь получить сто, двести, а то и триста золотых. С образом, скажем прямо, у тебя дело остановилось на мертвой точке. Поездишь, повидаешь мир, проветришь голову и, когда вернешься, посмотришь, как пойдет работа!

– Нет, нет, – качал головой Леонардо, думая о том, что теперь уже не будет никаких помех и он, собравшись с силами, возьмется за работу и вскоре закончит алтарный образ. Его душу уже не гложет тоска, безысходность, которые выразились в картине «Иероним». Ясно: работа пойдет великолепно! Найден наконец окончательный вариант лика Мадонны. Теперь грудь художника распирает то радостное чувство, которого у него не хватало для создания картины. Этим произведением он как раз стремится передать ощущение радости, счастья, славного будущего. Да-да, именно потому он и забросил картину, что в сердце его недоставало радости, более того, ему изменила бодрость духа.

Сейчас он вдохновенно следил за своим другом. Тот никак не мог наслушаться чудесного, звучного голоса лиры.

За окнами внезапно раздались иные звуки, более сильные, величавые.

Колокола города Флоренции сзывали к мессе. Было воскресенье.

– Пойдешь со мной в Санто-Спирито? – спросил Аталанте.

Леонардо пожал плечами.

– Сегодня проповедь читает фра Мариано да Генаццано. Это самый модный теперь оратор. По мнению Полициано, мы в наши дни никого другого и слушать не должны. Вся наша веселая компания нынче будет там.

– Ну, раз так, значит, не пойду, – заявил лукаво Леонардо, – ему хотелось позлить друга. Но Аталанте и сам понял, что заинтересовать Леонардо проповедником не сможет, как бы ни расписывал он особые заслуги и достоинства иеромонаха, и он попытался увлечь его иным способом: в соборе-де соберутся знаменитые красавицы. Однако Леонардо оставался непреклонен. Нет, он пойдет в другую церковь. Посетит более скромную молельню. Не потому, что чересчур уж стремится к благочестию. Нет. Просто, где меньше собралось прихожан, где не так скученно, там больше будет поле деятельности и можно лучше и ближе приглядеться к тому лицу, которое вызовет интерес. Ибо воскресший творческий пыл побуждал Леонардо к наблюдениям, к изготовлению эскизов. О, он уже ясно представляет себе алтарный образ. Но сколько понадобится лиц с их разнообразными индивидуальными выражениями.

– Ты все же отнеси синьору Медичи лиру, – возвратился Аталанте к прерванному разговору.

– Да перестанешь ты, в конце-то концов!

– Ну что ж, я сам отнесу!

– Инструмент твой. И можешь делать с ним, что хочешь…

Они уже прощались перед собором.

– Итак, ты не поедешь со мной в Милан?

– Теперь нет. – И Леонардо, тряхнув длинными светлыми кудрями, покинул друга.

«Он в самом деле, как непоколебимый архангел, – промелькнуло в голове Аталанте. – Недаром же его назвали восставшим ангелом».

Аталанте еще раз оглянулся, с паперти. Белокурый великан пересекал площадь широким шагом, даже походка его говорила о внутреннем подъеме.

«Он рад лире, – подумал Аталанте. – И это неудивительно. Такой вещицы еще не видела Италия. Вот возьму, да и сам покажу синьору Лоренцо».

Склонив голову, певец вошел во все еще достраивавшуюся церковь, которую уже до отказа наполнили жаждущие удовольствия флорентинцы. Именно жаждущие удовольствия, ибо совокупность великолепной, сравнимой лишь с речами божественного Цицерона проповеди и страстных порывов души каждого, слушающего фра Мариано, и есть источник истинного удовольствия.

Леонардо заглянул в церковь Сан-Лоренцо. Народу здесь было мало, лишь в центре длинного светлого нефа стояло на коленях несколько человек. Леонардо вошел. Остановившись у одной из колонн, долго изучал лицо старого кожевника. Художника захватил острый, резко выступающий вперед подбородок и расставленные намного шире обычного глаза. Он отлично запомнил это лицо.

Человек с таким лицом будет в его картине одним из волхвов.

Он прошел вглубь и приблизился к кафедре. Ее украшал бронзовый рельеф Донателло. Леонардо внимательно рассматривал сцену распятия, фигуры рельефа. Сколько творческой силы, и все же чувствуется какая-то статичность. Нет, его фигуры будут куда динамичнее, в них и теперь уже больше жизни. Он обычно делает сначала набросок обнаженной фигуры, затем, подобно струнам лиры, гармонизирует отдельные части тела и их движения и только после этого облачает фигуры в различные одеяния. Он воссоздает мир. Этот чудесный мир, с его солнечными лучами, со всеми радостями, желаниями. Ведь он намерен летать, как крылатый Дедал, да, взмыть и лететь туда, где человечестве обретет, наконец, счастье. Ибо такое время придет, оно настанет…

– Настанет! – грозно и хрипло доносится с кафедры, где стоит высокий монах с потухшим взглядом.