Эндре Мурани-Ковач - Флорентийский волшебник

Он еще побывает у флорентийской колокольни. Еще раз взглянет на рельеф, который в детстве полностью захватил его воображение. Летающий человек. Крылатый человек.

У самого же у него, казалось, крылья были сложены. Тренькающим на лире подарком вельможи – вот кем он стал.

Но где-то в уголке сердца все же притаилась надежда. Нет, это не так, теперь все должно перемениться к лучшему, его ждет Милан, где он, может быть, расправит наконец крылья…

За сомнениями и тоской уже начало пробиваться что-то хорошее. Очарование новой неведомой жизни, любознательность, разбуженная приближением незнакомого мира.

К утру следующего дня, когда Леонардо с Милиоротти покидали Флоренцию, недавнее уныние – а его теперь как рукой сняло – показалось ему не более, чем дурным сном.

Леонардо веселил даже вид дряхлого, предоставленного им домом Медичи дормеза, в котором друзья ехали, уютно прижавшись плечом к плечу. Покачиваясь в хвосте каравана торговых повозок, они выехали из Пистойских ворот.

Когда большак перед поворотом стал подниматься в гору, двое друзей, крикнув кучеру «подождите», выскочили на дорогу.

– Мы отстанем от остальных! – забеспокоился кучер, указав на отдалявшиеся повозки.

– Разве это беда? Или ты боишься за свой живот? – подшутил Аталанте.

– Я-то? – пожал плечами видавший виды старый тосканец и, как бы ожидая ответа сверху, с издевкой возвел к небу глаза, чуть склонив при этом голову набок.

Став позади дормеза, друзья оглянулись. Над Флоренцией клубился легкий туман, густевший на горизонте, у вод Арно.

Они разглядывали город, башни, Аталанте пытался угадать, где, в каком месте, живет тот или иной знакомый, и вдруг засмеялся, видимо, узнав один из домов.

Леонардо кивнул и вполголоса напел:

Друг его подтягивал сначала тихонько, затем все громче, своим серебристым тенором.

Крестьянин, копавший огород у обочины дороги, прервал работу и, опершись на мотыгу, с посветлевшим лицом слушал песню.

Распираемый гордостью кучер важно подмигнул ему.

Обоз уже был далеко, а полная надежд песня уверенно и величаво взлетела ввысь над головой недвижно стоявшего Леонардо:

За поворотом, среди дороги, защищенной холмами, дрались двое мужчин. Напрасны были окрики кучера – те не обращали на него никакого внимания. Со сверкающими ножами в руках они, словно два готовившихся к нападению матерых волка, обхаживали друг друга.

Пришлось осадить лошадей. Дормез остановился. Леонардо и Аталанте вышли из него с противоположных сторон.

Драчуны оказались оборванными цыганами со звериными лицами. Один – сутуловатый, но на вид жилистый и сильный, с туго обтянутыми смуглой кожей скулами. Второй – похож на него лицом и сложением, только гораздо моложе. Что это, волки, изголодавшиеся степные волки? Или они, Эти двое, – странно только, что без зрителей – заставляют друг друга отплясывать танец смерти? Но тут же не ярмарка! Пока что ни один из ножей не был пущен в ход. Но вот старший ударил противника по челюсти. Тот зарычал и кинулся на него. Первый ловко отпрянул.

– Да прекратите же! – крикнул возница с козел. – Или ступайте прочь со своими семейными дрязгами, – указал он кнутовищем на окаймлявшие поворот дороги кустарники.

Вдали, в северной стороне обширной равнины, уже виднелись башни Пистои. На полдороге к ней клубилась пыль. Это был след вырвавшихся вперед попутчиков. Все равно, широкий дормез, в котором ехал Леонардо со своим другом, не мог бы так скоро продвигаться среди кустов, как те повозки. Не беда, вечером они нагонят их на постоялом дворе.

Осенний день подходил к концу, стремительно опускались сумерки.

– Да убивайте же друг друга поскорей! – прикрикнул Аталанте на цыган. – А то скучно, в конце-то концов, становится! Толчетесь на одном месте.

Но противники так были поглощены дракой, что, казалось, ничего кругом не слышали и не видели. Их меньше всего интересовало, что дормез не может продвинуться вперед.

– Наехать, что ли? – спросил возница.

Впрочем, это была лишь угроза, решиться на такое он не посмел бы.

– Погоди! – крикнул ему Леонардо и направился к цыганам.

Он уже находился в нескольких шагах от дерущихся, когда оба цыгана, одновременно отвернувшись друг от друга и оскалив зубы, с высоко занесенными ножами неожиданно ринулись на него.

Аталанте, стоявший на подножке дормеза, испуганно вскрикнул, хотя сразу и не осознал всей опасности, которая угрожала его другу. Но он понял, что дело приняло совершенно неожиданный оборот. А когда младший цыган, сильно замахнувшись, ударил Леонардо, он не на шутку струсил и неистово закричал.

Левой рукой Леонардо ловко схватил бродягу за запястье. Раздался хруст, и смуглая рука выронила кривой нож.

– Тебе конец! – крикнул старший цыган и нацелился, чтобы бросить в Леонардо нож, но Леонардо в то же мгновение швырнул ему его младшего собрата в объятия и этим выбил цыгана из равновесия, так что тот, при всей своей ловкости, промахнулся. Защищавшийся мигом превратился в нападающего. Если Леонардо и отпрянул на шаг, то только для того, чтобы обнажить кинжал и сразу перейти в наступление.

Разбойники однако быстро опомнились. Старшин, только что бросавший нож, теперь достал из-за пазухи топор.

– Колдун! Колдун! – взвизгнул вдруг в кустах хрипловатый женский голос. – Спасайся! Беги! Падре!

Цыган оцепенел, в глазах его появилось выражение тупого страха. Не мешкая, он схватил второго цыгана за руку.

– Неужто это он? Он?!

– Он! Он! Колдун! – всхлипнув, предостерегающе повторила женщина.

– Тогда все зря, – просипел цыган и, резко повернувшись, побежал прочь, таща за собой недавнего врага. Они оба прыгнули в кусты и что было мочи понеслись к вершине подступившего к дороге холма.

Там стояла закутанная в пестрые отрепья старуха. Ветер колыхал ее лохмотья, играл седыми волосами, на макушке прикрытыми грязной маленькой косынкой.

– Колдун! – выкрикивала она и что-то жалобно и быстро бормотала.

Леонардо не понял ее сочащихся болью, полных проклятий слов. Не понимал и смысла разыгравшейся здесь сцены. Аталанте же вообще был в полном недоумении. После того как цыгане исчезли, возница начал излагать свои бесконечные туманные предположения о причинах драки; то и дело он признательно кланялся, отдавая дань мужеству и саженному росту своего седока…

Поздно вечером на пистойском постоялом дворе за стаканом вина Леонардо почудилась какая-то давнишняя картина. Вспомнилась драка у ключа. Цыган и его подруга с младенцем. Неужели это тот малыш успел так подрасти? Ишь, с ножом ринулся… А отец – за топор… Морщинистая каркающая цыганка с седыми космами… Неужели это та юная красавица, улыбка которой и поныне чудится ему, когда он склоняется к ключу?…