Михаил Марголис - Затяжной поворот: история группы «Машина времени»

За неделю ночных бдений в гитисовской студии, ради которых Макар выпросил себе отгулы в организации «Гипротеатр», где был трудоустроен, «Машина» записала двадцать четыре композиции. Советские распространители неофициальных звукозаписейконца 70-х свели их в альбом «День рождения». Двадцать лет спустя повесть об этом творении станет фактически первой главой четырехсотстраничной антологии «100 магнитоальбомов советского рока. 15 лет подпольной звукозаписи». А несколько раньше, в 1992 году, на собственном лэйбле Кутикова «Синтез рекордз» раритетная запись превратится в официальную пластинку «Это было так давно».

Борис Гребенщиков

Начальные лет десять «Машина» прожила без записей. Первым их стал записывать, по-моему, ленинградец Андрей Тропилло. В Москве рок-музыканты тогда как-то не думали, что можно прийти в студию и записаться. Хотя «Машина» в конце 70-х и для Тропилло стала одним из первых опытов. Он использовал какие-то свои тайные возможности, и они ухитрились записать с ним 6–7 вещей. У него еще, разумеется, не было тогда своей студии, и он договорился с кем-то на «Мелодии». Совершенно нелегальная вышла сессия. Тропилло увидел, что это хорошо. И затем принялся активно записывать питерских музыкантов.

Большое количество ранних песен «Машины» я знал наизусть. Когда мне пришлось провести месяц на армейских сборах, я как раз поражал командный состав тем, что пел им песни «Машины», за что офицеры меня уважали. Мои собственные песни были никому из них не нужны, а песни «Машины» нравились. «Люди в лодках», например. Я сидел в туалете на окошечке, с гитарой, и пел.

Андрей Макаревич

Мы, в отличие от Борьки, в подпольный период не мыслили категориями альбомов. Он-то уже с самого начала даже концептуальное оформление коробок для них делал. А мы просто накапливали какое-то количество песен и искали возможность их записать. То в студии ГИТИСа, то у Володи Ширкина, то на питерском филиале «Мелодии». Вот, приезжаем в Ленинград, вдруг подходит человек, говорит: «Я работаю на местном отделении „ Мелодии “ . Хотите, если у вас есть время, я вас запишу в утренние часы». Конечно, хотим. Мы там записали шесть песен, по тем временам очень прилично получилось: «Хрустальный город», «Сколько лет, сколько зим я мечтал об одном», «Посвящение знакомым музыкантам», «20 лет»…Абсолютно для себя. Очень хотелось услышать, как наши песни звучат в студийном варианте, то есть, так, как они, по идее, должны звучать в вечности. Совершенно не думали их широко распространять. Ну, разве что друзьям похвастаться.

Когда наши записи в 78-м разлетелись по всей стране, мы пребывали в шоке. Не для этого их делали. А уж об авторском гонораре вовсе не помышляли.

Московскому року не повезло, что у него не оказалось своего Тропилло?

А что Тропилло? Тоже мне фигура. Не было бы Тропилло, думаешь, те же Борькины записи не расходились бы? Все передавалось из рук в руки, каждый переписывал у каждого. Так что ненужно преувеличивать значение Тропилло…

Студийная активность «Машины» 1978-го оказалась, в сущности, «лебединой песней» трио Макаревич-Кавагоэ-Маргулис. Далее группа стремительно покатилась к одному из самых драматичных эпизодов в своей судьбе, до конца объяснить который его участники и свидетели не сумели и десятилетия спустя. В автобиографической книге Макара «Все очень просто» ситуация описывается так: «Вообще в группе было нехорошо. Зрели внутренние напряжения, и все мы чувствовали, что сделать тут ничего нельзя. Может быть, мы сыграли вместе все хорошее, что могли, и нужна была какая-то ломка».

Последними потугами «машинистов» как-то встряхнуть обстановку стало возвращение в состав, после пятилетнего перерыва, клавишника (со своим синтезатором в «Машину» подсел довольно случайный для нее «пассажир» Александр Воронов, который, ясное дело, быстро слез) и создание концептуальной, литературно-музыкальной, претенциозной и новаторской по тем временам концертной программы «Маленький принц». Тут «МВ» потребовался старый знакомый Фагот в качестве чтеца. Но и он, конечно, не мог кардинально изменить атмосферу в распадающемся коллективе.

Как водится в принципиальных конфликтах (гдевозвышенное и земное, то бишь, мораль и быт, прочно переплетены) однозначно правых и неправых не существует. У всех свои доводы, обиды, предположения, недосказанности…

Андрей Макаревич

Кавагое был во всем очень ревнивым человеком. Ему не нравилось, что меня начали каким-то образом выделять из «Машины». Ты себе не представляешь, сколько лет группа боролась (да и сейчас еще некоторые «машинисты» рожу кривят) с тем обстоятельством, что на афишах часто пишут «Андрей Макаревич и „ Машина Времени “ ». Существует упорная легенда, что иногда «Машина» приезжает куда-то без Макаревича. Хотя такого не было ни разу. Но устроители концертов, когда мы их спрашиваем, клянутся, что пишут так только потому, что кто-то пустил слух, что «Машина» может приехать и без Макара.

То есть сам ты к раскручиванию своей персоны нисколько не стремился?

Ты с ума сошел! Я был первым бойцом с такой персонификацией. Но ничего сделать нельзя. А происходило все потому, что песни в «Машине» пел я, и я же их сочинял. Женька запел значительно позже. И пел он поначалу лишь две песни – «Круг чистой воды» и «Блюз о вреде пьянства»…

Однажды, помню, Кавагое задумал вдвоем с Маргулисом, без меня, написать песню. Вышло у них очень плохо. Но спорить с ними я не стал, ибо понимал, что мои возражения истолкуют превратно. Сказал: давайте ее сыграем. Мы ее несколько раз исполнили, и она в репертуаре не закрепилась. Пели Кава с Гулей эту песню сами, а я играл на гитаре. Играл ее хорошо, старался компенсировать слабость текста хотя бы нормальной игрой.

Тема называлась «Где найти подругу жизни?» и начиналась строками: «Утро злое дождик сыплет, как не хочется вставать. Где б найти подругу жизни, Знать бы, как ее искать». Ну, такая вот поебень…

Вообще, к 79-му году напряжение в команде наросло совсем жуткое. Во многом, наверное, из-за того, что мы ничего нового сочинить не могли. То ли все музыкальные возможности друг друга исчерпали, то ли еще что-то. Но нужна была какая-то подпитка извне, которой не было. Мы ругались-мирились, ругались-мирились, а потом случился у нас серьезный скандал. Художники с Малой Грузинской, пребывавшие в тот период своего творчества примернов том же полулегальном состоянии, что и «Машина», попросили нас сыграть у них в подвале. Я счел такое приглашение высшей честью. Кавагоэ же заподозрил, что я, втихаря от него и Маргулиса, рассчитываю вступить в союз этих художников, а своих друзей (то есть группу) использую задарма, чтобы добиться поставленной цели. Это меня обидело страшно. Играть бесплатно Кава не хотел, да еще говорил: «Подумаешь, художники. Пусть приходят к нам на сейшен, покупают проходки и слушают». Тем не менее, концерт состоялся. Перед концертом Кава основательно напился. Сыграли мы отвратительно. После чего я сказал: все, до свидания. Я с Кавой больше не играю.