Теодор Гладков - Артур Артузов

Якушев хорошо знал оставшуюся в Москве родную тетушку Артамонова, Варвару Николаевну Страшкевич, с которой жил в одном доме близ Арбата. Тетушка, узнав о предстоящей поездке Александра Александровича за рубеж, попросила его передать племяннику письмецо. Дала и адрес – на улице Пиру.

Не думая о возможных последствиях, Якушев встретился в Таллине с Артамоновым, который принял его почти по–родственному. При встрече присутствовал знакомый Артамонова, некий Всеволод Иванович Щелгачев, бывший офицер лейб–гвардии Преображенского полка, в Гражданскую войну – капитан врангелевской контрразведки. Щелгачева, естественно, интересовали не рассказы о здоровье тетушки его приятеля, а положение в советской России. И тут Якушева, возможно, польщенного теплым приемом и вниманием, вдруг понесло. В степенном, умном человеке проснулось что–то мальчишеское (это вообще свойственно русским людям). Скромные чаепития с несколькими бывшими сановниками, вроде уже названного камергера Ртищева, ни на что, кроме брюзгливой болтовни, не способных, он представил как собрания некоей подпольной монархической организации, имеющей отделения и в Петрограде, и в Нижнем Новгороде, и в других городах Центральной России.

Хозяева слушали его с восхищением. И уж совсем в восторг пришли, когда Якушев сообщил, на сей раз вовсе не хвастаясь, что по роду службы ему теперь довольно часто придется выезжать в заграничные командировки.

Юрий Артамонов не прозябал в эмиграции, как многие соотечественники, оказавшиеся после Гражданской войны на чужбине. И занимался он в Таллине не только переводами для английского паспортного бюро. Потому едва ли не на следующий день он направил в Берлин, на Курфюрстен–дамм, 16, подробнейшее письмо своему другу князю Кириллу Ширинскому–Шихматову, который приходился сыном, как уже знает читатель, члену Высшего монархического совета. С письмом был ознакомлен и глава ВМС Марков–второй. В Совете о таком могли только мечтать – оказывается, в России существует сильная подпольная монархическая организация! Юрию Артамонову было предписано поддерживать связь с Якушевым в случае его поездок в Европу.

Не будем объяснять каким образом, однако вскоре копия письма Якушева Артамонову оказалась на Лубянке. Дело приняло серьезный оборот, Якушев был арестован и подвергнут допросу.

Артузов сразу понял: мощная монархическая организация не что иное, как плод богатого воображения Якушева. (Читая через несколько лет знаменитый роман И. Ильфа и Е. Петрова «Двенадцать стульев», Артур Христианович от души хохотал: очень уж похож был бендеровский Союз меча и орала на МОЦР!) {18} 18 Автор позволит себе высказать такую версию: Евгений Петров одно время был сотрудником уголовного розыска, потому имел знакомых и в ВЧК—ОГПУ, к тому же имел возможность читать эмигрантские журналы и газеты. Не исключено, что попались ему на глаза и «откровения» Опперпута. Вероятно, Союз меча и орала «возник» на основе реальных фактов. Хронология событий такую вероятность не отвергает – роман был завершен в 1927 году. На деле имелась всего лишь кучка приятелей, мечтающих о возрождении монархии.

Но ведь это безобидное, в сущности, случайное сборище злопыхателей из числа «бывших». Организация… Настоящий камергер… Действительный статский советник, тоже настоящий… Не вымышленные фигуры, не самозванцы, проверяемые. Недостает только настоящего генерала, военного. Но за этим дело не станет.

На Лубянке Артузов и его помощник Роман Александрович Пиляр допрашивали Якушева, скорее, беседовали с ним. Неоднократно. После того как убедились, что никакой организации нет и в помине, они даже прониклись к нему искренней симпатией. Они видели, что Якушеву стыдно за свое ничем не объяснимое бахвальство в Таллине, которое, однако, было не столь уж безобидным, поскольку, назвав Артамонову нескольких своих якобы соучастников, он тем самым невольно подставил их под удар.

Во всем же остальном он производил самое благоприятное впечатление. Искренний патриот России. Ярый монархист, ибо считал монархию наиболее приемлемой формой государственного устройства России. Однако вовсе не полагал последнего императора достойным правителем: он отлично знал, что кругозор Николая II не выходил за пределы средней руки полкового командира захолустного армейского полка.

В беседах с Артузовым, Пиляром, другими сотрудниками ОГПУ Якушев многое понял и переоценил. Еще находясь в камере, он писал: «Я считал, что все умеренные элементы должны активно бороться с анархией, и если они этого не сделают, то не будут иметь право на существование. Должны найтись люди, должны найтись силы, чтобы спасти государственность, иначе Россия обратится в поле удобрения для иностранцев, а ее территория – в будущие колонии для Антанты… Если эти генералы и сенаторы, шедшие с разных сторон завоевывать Россию и насильно вводить монархию, своими приемами настолько профанировали свое дело и скомпрометировали себя, что нужно быть недалеким (по меньшей мере), чтобы опять ориентироваться на них».

Монархист Якушев именно потому перешел на сторону советской власти, что понял: сохранить Россию как самостоятельное, суверенное государство в тот период была способна лишь она. Идею интервенции он отвергал всегда, в том числе и до ареста тоже. Потому и дописал в уже процитированном заявлении: «Если кому–нибудь пришло в голову снова затеять такую авантюру, то я первый взял бы винтовку и пошел бы защищать Россию от всяких насильственных, навязываемых ориентаций, и это не только мое личное мнение, но и большинства интеллигентов, с которыми я знаком».

Якушев, как, впрочем, и Артузов, не мог предвидеть, что очень скоро при небывалом по темпам росте экономического, военного, политического могущества, расцвете науки и культуры начнет исподволь, в глубинной сердцевине загнивать Советское государство. Что и приведет спустя шесть десятилетий к его распаду. Автору, пишущему эти строки, вскоре по окончании ставшего историей равно Великого и Трагического XX века, сие известно. Но он и поныне полностью разделяет высказанную тогда позицию русского и российского патриота Александра Александровича Якушева и готов подписаться под каждым его словом…

Якушев увидел – словно пелена с глаз спала, – какие ничтожные в моральном и нравственном отношении люди его окружали, убедился в их политической никчемности, осознал, что любая борьба с советской властью обречена на гибель, ибо направлена она против тогдашнего большинства народа и ничего, кроме лишних жертв, принести не может.

Более того, он, как с годами и многие вожди Белого движения, понял, что дальнейшее продолжение, вернее, возобновление Гражданской войны немыслимо без иностранного вмешательства, то есть интервенции, а сие означает растерзание Российского государства, а вовсе не реставрацию трона Романовых.