Геннадий Матвеев - Пилсудский

Во время войны получил дальнейшее развитие наблюдавшийся уже накануне ее процесс нарастания дистанции между Пилсудским и его окружением. Биографы отмечают, что все меньше становилось людей, осмеливающихся делать ему замечания. Он отдалялся от прежних приятелей, а с новыми сотрудниками уже не допускал близких отношений. Если в бытность его в руководстве ППС он со многими соратниками был на короткой ноге, то в годы войны ситуация кардинально изменилась. За исключением Дашиньского, он с 1914 года и вплоть до своей кончины ни с кем не выпил на брудершафт, в том числе со своим начальником штаба Соснковским и своим будущим преемником на посту Генерального инспектора польских вооруженных сил Эдвардом Рыдз-Смиглы. Он вообще никогда и ни к кому не обращался на «ты», даже к рядовым и прислуге, но при этом любил употреблять в разговоре применительно к новым хорошим знакомым уменьшительные имена.

Неверно объяснять эти поступки Пилсудского какими-то изменениями в психике, появлением у него мании величия. Просто он был намного старше всех своих офицеров, у него был более богатый жизненный опыт, он генерировал идеи, разрабатывал планы, а они были только исполнителями. Но самая главная причина, несомненно, заключалась в том, что он проникся духом армии; ему нравились присущая ей иерархия, язык команд и приказов, солдатское братство. Совершенно не случайно со времени создания стрелковых союзов и до конца жизни полувоенная и военная форма была его любимой одеждой. Кроме того, в зрелом возрасте люди сближаются с окружающими не так быстро и близко, как в молодости.

Одновременно в нем нарастало ощущение, что сама судьба предопределила ему сыграть особую роль в польской истории, и он исполнит эту свою миссию, даже вопреки желанию поляков. Показательно в этом отношении его письмо Сокольницкому и Соснковскому от 14 ноября 1915 года. В нем Пилсудский поведал о посетившей его мысли о том, что он послан Польше в наказание за какие-то страшные провинности в прошлых реинкарнациях. Что он, по своей природе любитель риска и вояка, должен пройти весь крестный путь по земле с народом, который как черт ладана боится риска, дует на холодное и немедленно пасует перед любой борьбой. И ничего с этим поделать нельзя – нужно до конца отбыть эту миссию или срок наказания. Когда народ не хотел войны, он рискнул начать войну от имени своего народа – и в наказание сразу же попал в тюрьму. Имел задатки стать вождем, но любимый народ сразу же подрезал ему крылышки и сказал: «Стой, братишка, иди, как и твой милый народец, в презренные наемники. А, тебе все еще мало! Весь народ ждет практического шага – шага большой капитуляции! Чудесного шага без риска, шага запродажи себя в обмен на спокойствие и безответственность». Но он, Пилсудский, не сдастся, не продастся и рискнет сделать еще один безумный шаг. И надеется выиграть.

На первый взгляд мы имеем дело с исповедью человека, презирающего свой народ. Но если вдуматься глубже, то это монолог отчаявшегося борца, постоянно наталкивающегося на более сильные, чем его воля, обстоятельства. И все же он не сломлен, в нем еще жива вера, что не все потеряно, что у него еще есть шанс, и этот самый последний шанс он постарается использовать вопреки всему. Это еще одно подтверждение того, что Пилсудский был настоящим политиком, умевшим держать удар любой силы, подниматься с колен и начинать бой сначала.

Скорее всего, двухнедельное пребывание в Варшаве и Отвоцке во второй половине августа – начале сентября 1915 года убедило Пилсудского в необходимости внесения некоторых корректив в его план. Учитывая не только нежелание Центральных держав прислушиваться к его требованиям, но и противодействие ГНК, который стремился подчинить своему влиянию Царство Польское, командир 1-й бригады легионов еще больше утвердился во мнении, что Польскую военную организацию следует обязательно развивать, сохраняя при этом ее полуконспиративный характер. На одном из совещаний 21 августа 1915 года с участием руководителей ПВО он заявил, что наступил момент, когда нужно выдвигать требования в адрес оккупантов, а не предлагать им свои услуги. Нужно начать игру на повышение значимости польского вопроса на международной арене. В России неизбежны революция и падение самодержавия, поэтому отношение к ней теряет политическую актуальность. Но вместо русского появляется новый фронт. Хотя он и не назвал его прямо, но, учитывая предшествующие его заявления близким людям, это могла быть только будущая борьба с Центральными державами. Поэтому бригадир потребовал дальнейшего развития ПВО, а также намекнул, что, возможно, он будет вынужден пойти на жесткие действия в отношении легиона.

Его слова о возможном изменении отношения к польскому легиону не были пустым звуком. По всей видимости, они свидетельствовали о серьезной переоценке Пилсудским роли легиона, с помощью которого он в 1914 году надеялся получить у Германии и Австро-Венгрии добро на создание независимого государства на территории бывшей русской Польши и желании закрыть эту страницу своей политической биографии. О направлении планировавшейся смены политической линии он дал понять Яворскому уже 1 сентября 1915 года. В своем письме бригадир требовал от ГНК прекратить набор добровольцев в легион, резко критиковал его командование за покорность австрийцам и заявил, что поскольку компромиссное решение, заключающееся в назначении его командиром легиона, невозможно, то он не исключает, что покинет его ряды вместе со своими единомышленниками.

Правда, эту свою угрозу Пилсудский выполнил только через год. И эта затяжка, вне всякого сомнения, была вызвана не опасением потерять свою достаточно высокую общественную позицию или генеральское жалованье (все офицеры 1-й бригады по предложению своего командира часть своего жалованья отчисляли в специальный фонд, средства из которого использовались не только на помощь нуждающимся коллегам, но и на политическую деятельность). Пилсудский был смелым человеком – он доказал это и во время «экса» под Безданами, и на фронте, где не прятался за спины солдат. Просто в 1915 году он не считал, что исчерпал все возможности приближения к главной цели своей жизни. Попытки бригадира снова договориться с немцами, в том числе и обещание выставить миллионную армию в обмен на согласие Германии на его план решения судьбы русской Польши, были Берлином проигнорированы. Но все еще оставались надежды на австрийцев, более удобного партнера хотя бы в силу того, что они во всех отношениях были слабее Германии. Кроме того, пойдя в свое время на создание легиона и ГНК, они были глубже вовлечены в перипетии вопроса о будущем Царства Польского. Угроза отставки нужна была Пилсудскому для тонкого шантажа союзников с привлечением к нему Главного национального комитета. Ведь без легиона ГНК терял смысл своего существования.