Василий Емельяненко - В военном воздухе суровом

- Из седьмого гвардейского, ордена Ленина...

- Гм... А про четвертый штурмовой, случаем, слышать не приходилось? Лиманский был озадачен осведомленностью Пашки-летчика, удивленно уставился на него.

- Так это же наш полк был четвертым, а потом стал седьмым гвардейским...

- А Селидовку такую знаешь? - последовал более конкретный вопрос Пашки.

- Как не знать? Там наш полк базировался в октябре сорок первого.

- А какое событие произошло в Селидовке?

- Было торжество по случаю награждения полка орденом Ленина... А откуда тебе это известно? - не выдержал Лиманский, силившийся припомнить, не встречал ли он этого летчика.

- А я в Селидовке на бензовозе в БАО работал, ваш полк обслуживал...

- А сюда как угодил?

- А вот на том же торжестве лишку хватил и утром в потемках бензовоз завалил в канаву, и за это послали в пехоту искупать вину.

Теперь все, кто находился в землянке, почувствовали неловкость. Младший лейтенант приказал солдатам посушить одежду и очень сожалел, что нет у них лишнего комплекта обмундирования, чтобы одеть Лиманского по форме. Зато появился полный котелок с вареной бараниной и шкалик. Солдаты, взявшие "в плен" Лиманского, извинились за невежливое обращение:

- Так требует наша служба... Мы давно услышали - плывет кто-то тихой сапой, а его течением сносит. Подумали - фриц. Мы тоже начали продираться по кустам вдоль берега. Надоела нам эта волынка. Тогда я шепнул Алексееву - моему напарнику: "Давай его, суку, прямо на плаву секанем, а то, чего доброго, упустим". Скажи спасибо Алексееву, что удержал... "Давай, - говорит, - живьем возьмем, может, какая важная птица в разведку идет..."

...Впервые за многие дни Лиманский уснул среди своих. Проснулся оттого, что начал задыхаться: рот забит песком, запорошило глаза, а с перекрытия блиндажа сыпалась земля, валились бревна. Когда все стихло, Лиманского взяли под руки солдаты, помогли выкарабкаться.

- Ползи туда, - крикнули ему, а сами с автоматами прыгнули в обвалившуюся щель.

Через Дон на понтонах переправлялись немцы...

Добрался Лиманский до станицы Мечетинской. За крайним домом увидел самолет У-2, а там майор Орыщенко - летчик звена связи, знакомый еще по довоенной службе в Харькове.

- Коля, дорогой, здравствуй! - обрадовался техник, а Орыщенко еще долго смотрел на заросшего бородой оборванца.

- Да я Лиманский Андрей, из седьмого гвардейского... Где наш полк?

- Под Кропоткином.

Летчик доставил Лиманского на аэродром.

Я тоже не сразу признал в бородатом человеке, одетом в почерневшую вышитую рубашку и рваные вельветовые штаны, старшего техника третьей эскадрильи, которой я командовал после гибели Мосьпанова.

Всю ночь мы лежали с Андреем Петровичем на сене, и он мне рассказывал и рассказывал.

Но радость его встречи с боевыми друзьями была омрачена. Начались частые вызовы. В команде было тринадцать человек, а появился один старший без формы, без документов, без оружия.

Кто может подтвердить, что все произошло именно так, как записано в протоколе? Почему бросил личное оружие, а не применил его? Чем докажете, что документы не находятся в руках врага? Потом поступило указание: из партии исключить, к обслуживанию боевых самолетов не допускать. Командир полка стал посылать Лиманского с аварийными командами подбирать вынужденно севшие самолеты, чтобы был подальше от глаз. Чего доброго, еще на проверку отправят.

Лиманскому пришло на память гадание цыганки про казенный дом, пиковый интерес и счастье через позднюю дорогу. Не скоро, как видно, войска освободят Новую Царевку: они отходили к предгорьям Кавказа... Когда же будет эта поздняя дорога?

Переправа

Войска Южного фронта откатывались от Дона к предгорьям Кавказа. Мы уже были на полевом аэродроме Новоселицкое - это восточнее Ставрополя. В нашем полку осталось только два самолета: с бортовыми номерами 8 и 9, словно неразлучная пара.

Самолет с номером 9, как и его летчик, был тогда знаменитостью. Ведь это на "девятке" Михаил Талыков 29 июля вывез меня в фюзеляже из-под самого носа немцев. "Восьмерка" - моя.

Всех "безлошадных" летчиков и техников отправили пешком или на попутных машинах за Минеральные Воды на сборный пункт - в аул Ачалуки.

Был жаркий полдень. Мы с Мишей только что возвратились с боевого задания. Доложив, что били и что видели, поспешили в "холодок", как говорил Талыков, под тень дерева. Сняли ремни с тяжелыми пистолетами, намозолившими бок, расстегнули вороты взмокших гимнастерок, повалились навзничь - руки под голову.

Над нами блеклое, безоблачное небо и трепещущие листья. Наслаждаемся минутами покоя, истинную цену которым познали только на фронте.

В те свободные минуты, когда ты только что вернулся, а новую боевую задачу еще не поставили, стараешься отключиться от мыслей о войне. Чтоб не думать о том, как долго еще мы с Талыковым провоюем и который из двух самолетов "восьмерка" или "девятка" - останется в полку последним.

Но мыслей о войне не отогнать. Перед глазами только что пережитое в боевом вылете. Дороги от Сальска на Ставрополь - сколько глаз видит - курятся пылью. Это движутся механизированные части противника. А из Ставрополя, по дороге на Невинномысск - бесконечный конный обоз вперемежку с грузовиками. На подводах и в кузовах навалом узлы, шкафы и прочий домашний скарб... По обе стороны дороги - людской поток. Пестрые одежды, много детей. Почти у каждого над головой сломанная ветка. Ветками утыканы телеги и грузовики.

Глядя на небо и шелестевшую листву, я думал о беззащитности этих людей, покидающих город.

На той же "волне" размышлял и Миша. Он спросил вдруг:

- Неужели они считают, что этими веточками замаскировались от "мессеров"?

- Значит, считают. Берут пример с военных... Кто-то из техников приволок к нам ящик, перевернул его вверх дном - вместо стола. Девушка из БАО поставила две полные алюминиевые миски с наваристым горячим борщом. Хлебнули по ложке-другой, есть не хочется. Миша, прожевывая кусок хлеба, мечтательно сказал:

Эх, кваску бы сейчас холодненького да в Балтыме искупаться...

- Балтым? Первый раз слышу... Талыков удивленно раскрыл серые глаза:

- Это ж такое озеро, что не всякий его переплывет. А мы вот с братом Алексеем переплывали.

- А где оно?

- Недалеко от Верхней Пышмы.

Оказалось, что это старинный уральский город, недалеко от Свердловска. Чуть ли не Петр Первый медные рудники там открывал. Миша в этом городе учился, а потом подался в Свердловский аэроклуб. Впервые я тогда узнал, где родные места Михаила и как далеко они от фронта...

- Глубокий тыл, - говорю ему, - а вот к моим краям немец уже подбирается...

- Ты откуда?

- Из Сталинградской области...

Сколько вместе воевали, а о том, где кто родился, где учился и работал, друг друга расспросить не успели. Как-то не занимали нас тогда биографии. По-настоящему они у всех начались на войне, где человек в деле выказывал себя. И весь он был перед тобой, словно просвеченный рентгеном.