Василий Емельяненко - В военном воздухе суровом

- На чем летаете? - спросил их.

- На палочке верхом, - ответили мои аэроклубные друзья. - Никто не знает, на каких типах самолетов и когда нас начнут переучивать.

- Чем же занимаетесь?

- Утренние осмотры, политинформации, вечерние проверки... В столовую ходим строем... Изучаем противогаз, винтовку, учимся стрелять.

Выходило, что никакой самолет в Кировограде меня не дожидался. А с аэродрома то и дело взлетали дальние бомбардировщики ДБ-3 да кургузые истребители И-16 - "ишаки", гонявшиеся за разведчиками. Люди воюют... А нас, осоавиахимовских летчиков, сортировали по командам численностью с полсотни человек. Я зачислен в списки той, которая именовалась 48-й ОКРАЭ - отдельной корректировочно-разведывательной эскадрильей. Сразу был назначен на высокий пост - начальником штаба к кадровому командиру капитану Гарту. На этой должности задержался недолго: на вечернем построении не заметил подошедшего сзади командира, рапорта своевременно не отдал. Понизили до командира звена. Со своим звеном и ходил в тир стрелять из винтовок.

Стреляли мы плохо, от сильной отдачи набили себе прикладом ключицы, правое плечо распухло. Война...

Лежим как-то на животе перед мишенями, а сами не сводим глаз с девятки бомбардировщиков. Они построились симметричным клином, взяли курс на северо-запад. Полетели бомбить танки в район Бердичева и Белой Церкви километров за 250. Завидуем им: летят в бой, и так красиво, как на парад...

Мы поглядываем на часы и ждем их возвращения. Наконец над горизонтом заметили дымный след, а потом увидели и темные точечки. Их не девять, а пять. Один, что с дымным следом, отстал от остальных. У него странный вид: нет штурманского прозрачного фонаря в носовой части фюзеляжа. Бомбардировщик этот планирует с прямой поперек аэродрома. Приземлившись, покатился на ангар, опустив одно крыло, бежит по земле, как подбитая из рогатки птица. Мы понеслись на аэродром от своего тира с винтовками и противогазами. Нас окрикнули часовые. Близко не подпускают.

Самолет остановился буквально в нескольких метрах от стены ангара. На месте снесенного зенитным снарядом фонаря - высохшие на ветру красные брызги. Клочья резины на одном колесе, в лопастях винтов светятся отверстия, обшивка крыльев и фюзеляж изуродованы пробоинами. Значит, били зенитки, атаковали истребители... Подкатила машина с красными крестами. Из пилотской кабины с трудом вылез летчик, с черным от масла лицом. Молча смотрит на медсестру и шофера, которые кладут на носилки безжизненное тело стрелка и ставят носилки в машину. Медсестра в белом халате подошла к летчику, взяла за локоть, местом приглашает в кабину. Тот, не глядя на нее, отвел руку. Чуть прихрамывая, побрел через летное поле, сдернув с головы шлем. Кажется, тогда я узнал по светлой шевелюре и крутому затылку летчика, с которым мы подружились в Буюр-Нусе. Рванулся было догонять его, но часовой у ангара преградил путь винтовкой:

- Назад!

Мы еще не настоящая часть, мы - новобранцы, нам туда нельзя.

...Ночью Михаила Ворожбиева и меня послали в наряд. Бывает же такое: в Николаеве мы служили в одном аэроклубе, жили в одном доме и теперь снова шагали рядом в неуклюжих солдатских шинелях с винтовками и противогазами через плечо, которые то и дело сползали на живот.

Шли молча, а мне пришел на память мой последний разговор с Наташей - женой Ворожбиева, оставшейся в Николаеве с маленькими Эдиком и Лерочкой. Я уезжал в Кировоград и заскочил к ней на минуту, уже с чемоданом в руке. Наташа на пороге сказала:

- А ведь Миша меня убедил, что не пройдет и двух месяцев, как он вернется с победой. И знаете, я поверила этому. Ведь это правда?

- Правда, - с убежденностью ответил я.

Мы шли с Ворожбиевым рядом, по черному небу мотались лучи прожекторов, слышалось далекое завывание вражеского самолета. Я спросил Ворожбиева:

- Ну как, Миша, за пару месяцев с фашистами справимся? Он долго обдумывал, прежде чем ответить, - это его манера, а может быть, прислушивался к нарастающему гулу вражеского самолета. Вскоре над нашими головами что-то пронзительно засвистело. Мы сиганули в щель, и тут же - ослепительная вспышка, воздухом хлестнуло по ушам. Земля под животом прошлась волной, а с бруствера посыпался песок. Когда все утихло, я спросил:

- Миша, ты жив?

- А ты, Вася?

Мы почему-то засмеялись.

Налеты продолжались всю ночь. Нам то и дело приходилось прыгать в щель, и в душе мы проклинали на чем свет стоит винтовки и противогазы, которые мешали нам лазать по узкому окопу.

...Несколько дней спустя на аэродром приволокли трактором двухмоторный бомбардировщик, разрисованный крестами и свастиками. Это был "хейнкель-111". Говорили, что его вынудили сесть наши истребители. Самолет совершенно целый, без единой царапины. "Как же они его зажали, что сам сел?"

Об этом самолете мы уже наслышались немало, и вот он, вражеский "хейнкель", стоит перед нами. В кабине еще не выветрился запах заводской краски - новенький. Каждому из нас хотелось подержаться за штурвал, посидеть на пилотском сиденье.

Началось стихийное изучение самолета. Кто-то открыл секрет зашторивания прозрачного фонаря: дернет за шнурок - ш-шик- и светонепроницаемая штора бежит по плексигласу, - в кабине сумрак; дернет еще раз - штора мигом собирается в мелкие складки - светло. Это защита от лучей прожекторов. Младшего лейтенанта Березанского, который знал немецкий язык, почти силком затолкали в кабину.

- Читай, что там написано на приборах, и переводи! Для летчиков-истребителей "хейнкель" был настоящим кладом. Вращали в разные стороны его пулеметы, определяли секторы обстрела, искали "мертвые" непростреливаемые зоны, соображали, с какого направления лучше атаковать.

Вокруг самолета прохаживался и больше других горячился приземистый лейтенантик из истребительной части. Говорили, что ему уже не раз приходилось на "ишаке" гоняться за разведчиками.

- Почему же он, сволочь, все ж таки не горит? - громко вопрошал он.

Рассеялась легенда о невероятном бронировании этого самолета: бронеспинка с наголовником - штука известная, бронированная люлька у нижнего стрелка тоже не диво. Крыльевые бензобаки оказывается, просто обтянуты оболочкой из сырой резины - протектором. Неужели же она спасает от пожара при обстреле.

А летчики-истребители заключили, что если бы "ишаку" помощнее огонек -вместо пулеметов пушки установить - да еще скоростенки хотя бы километров тридцать прибавить, то не так уж он, этот "хейнкель" и живуч будет.

На другой день мы наблюдали за воздушным боем. Наш "ишак" преследовал немецкого разведчика. Истребитель оказался выше. За счет снижения он получил дополнительную скорость и быстро сближался с противником. Разведчик уже огрызался голубыми трассами, а наш летчик огня почему-то не открывал. Неужели у истребителя отказало оружие? "Ишак" подошел совсем близко, - и тут за разведчиком потянулась темная черта, потом показалось пламя. Вскоре в небе повисли два белых зонта, а ястребок блеснул на солнце крыльями, круто спикировал и победно взвился в небо.