Анна Франк. - Убежище. Дневник в письмах: 12 июня 1942 - 1 августа 1944

И так далее и так далее, повторить эту околесицу я не в состоянии.

Господи, так хотелось дать ему по роже и шмякнуть о стенку — гадкого вруна!

Но я взяла себя в руки и подумала: "Спокойно, это ничтожество не достойно моих переживаний!".

Наконец Дюссель выговорился и с лицом, выдающим одновременно триумф и поражение, вышел из комнаты. Однако не забыл прихватить пальто с карманами, полными продуктов, которые передала его жена.

Я побежала к папе и передала ему наш разговор, так как он не все расслышал. Пим решил сам поговорить с Дюсселем. Их беседа состоялась в тот же вечер и продолжалась полчаса. Речь шла все о том же: имеет ли Анна право пользоваться письменным столом. Папа сказал, что они это когда-то уже обсуждали. Тогда он уступил Дюсселю, как старшему, не считая однако эту уступку справедливой. Дюссель ответил, что я выдвинула против него разные обвинения: он якобы возомнил себя хозяином комнаты и хочет всем распоряжаться. Тут папа возразил: он сам слышал, что я ничего подобного не говорила. В общем, туда-сюда, папа доказывал, что я не эгоистка, заступался за мою «бесполезную» работу, а Дюссель продолжал ворчать. В итоге он согласился уступить мне столик два дня до пяти часов. При этом с пяти до пол шестого он демонстративно усаживался за него. Как можно так валять дурака!

Но если человек так глупо принципиален и мелочен в 54 года, то его уже не изменить…

Анна.

Пятница, 16 июля 1943 г.

Дорогая Китти!

Снова взлом, но в этот раз настоящий! В семь утра Петер спустился, как обычно, на склад и увидел, что двери склада, а также наружная открыты настежь. Он тут же доложил об этом Пиму, который слушал радио в директорском кабинете. Вместе они поднялись наверх. Тут же последовали указания, обычные для подобных ситуаций: не мыться, соблюдать тишину, к восьми часам закончить утренние процедуры и после этого не пользоваться туалетом. Мы все были рады, что ночью ничего не слышали и хорошо выспались. Нас удивило, да и возмутило, что никто из наших помощников долго не приходил, и мы оставались в неизвестности. Наконец, в пол двенадцатого появился Кляйман и рассказал, что воры действовали ломом. На складе было совершенно нечего взять, поэтому они поднялись на второй этаж и унесли оттуда два ящичка с деньгами, по сорок гульденов в каждом, пустые чековые книжки, и самое главное — наши талоны на сахар, на целых 150 килограмм. Достать новые карточки будет очень непросто.

Господин Куглер предполагает, что воры из той же шайки, что и предыдущие, которые шесть недель назад пытались попасть внутрь, но не смогли.

Конечно, этот случай вызвал переполох, впрочем, волнения и паника стали у нас в Убежище привычными. Мы, конечно очень рады, что пишущие машинки и касса были надежно спрятаны в нашем платяном шкафу.

Анна.

P.S. Высадка в Сицилии. Еще один шаг к…

Понедельник, 19 июля 1943 г

Дорогая Китти!

В воскресенье север Амстердама сильно бомбили. Разрушения нанесены страшные: целые улицы в развалинах, и не так скоро удастся освободить лежащих под ними людей. Пока насчитывают двести погибших и несчетное количество раненых. Больницы переполнены. Мы слышали, что дети искали своих мертвых родителей среди тлеющих руин. Дрожь охватывает, когда вдалеке снова раздаются глухиие удары — предвестники новой беды.

Анна.

Пятница, 23 июля 1943 г.

Дорогая Китти!

Беп снова сумела приобрести тетради, точнее, приходные и учетные книги для моей помешанной на бухгалтерии сестры! Обычные тетради тоже можно купить, но не спрашивай меня, какие. Эти тетрадки с надписью "Продаются без талонов" такая же халтура как и все бесталонные товары. Двенадцать жалких страничек серой криво разлинованной бумаги. Марго сейчас думает, не поступить ли ей на заочные курсы чистописания. Думаю, это, действительно, что-то для нее. А мне мама не разрешает — из-за глаз. Вот ерунда, на самом деле, что бы я ни делала, результат тот же. Ты, Китти, не знаешь, что такое война и даже, несмотря на мои письма, не можешь представить себе до конца жизнь в Убежище. Поэтому тебе будет интересно и забавно узнать, что мечтает сделать каждый из нас в первый день выхода на свободу.

Марго и господин ван Даан мечтают залезть в горячую ванну и просидеть там не менее получаса, а госпожа ван Даан — наесться пирожных. Дюссель, разумеется, помчится к своей Шарлотте. Мама грезит о чашечке кофе, а папа немедленно навестит господина Фоскейла. Петер пойдет в кино. А я? Я буду так счастлива, что не знаю, что сделаю! Прежде всего, я так хочу оказаться в собственной квартире, снова быть свободной и пойти в школу!

Беп предложила купить для нас фрукты. Стоят всего-то ничего. Виноград пять гульденов за килограмм, крыжовник 70 центов за полкило, один персик 50 центов, килограмм дыни 1.50. А между тем в каждой газете написано огромными буквами: "Вздувание цен равносильно ростовщичеству!"

Анна.

Понедельник, 26 июля 1943 г.

Дорогая Китти!

Вчера был беспокойный день, и мы до сих пор взволнованы. Ты уже, наверно, заметила, что ни один день у нас не проходит без волнений. Утром, во время завтрака мы услышали предупреждающую сирену, чему не придали особого значения: такое предупреждение означало, что вражеские самолеты только на побережье. После завтрака я прилегла — очень болела голова.

Потом, примерно в два часа спустилась в контору. Марго как раз закончила сирена. Мы побежали наверх и вовремя: пять минут спустя стали стрелять так сильно, что все собрались в коридоре. За выстрелами последовали бомбы, казалось, что весь наш дом трясется. Я прижимала к себе чемоданчик — скорее просто, чтобы за что-то уцепиться, чем в самом деле бежать. Ведь улица для нас не менее опасна, чем бомбежки. Через полчаса снаружи стало спокойнее, но смятение в доме сохранялось. Петер спустился со своего наблюдательного поста на чердаке, Дюссель уселся в главной комнате конторы, а госпожа ван Даан чувствовала себя безопаснее в директорском кабинете. Господин ван Даан наблюдал за налетом с мансарды. Мы решили присоединиться к нему и увидели возвышающееся над домами густое облако дыма, напоминающее туман. Пахло гарью. Конечно, страшное зрелище — такой большой пожар, но опасность для нас, к счастью, миновала, и мы занялись нашими повседневными делами. Вечером во время ужина — снова тревога. Еда была очень вкусная, но аппетит у нас сразу пропал, во всяком случае, у меня — уже от одного звука. Однако, в течение сорока пяти минут ничего не произошло. Только вымыли посуду, опять сирены. "О, нет, это слишком — второй раз за день!". Но наше мнение ничего изменить не могло, и снова началась бомбежка, в этот раз со стороны аэропорта. Самолеты снижались, взлетали, все гудело, жужжало — жутко до ужаса. В какой-то момент я подумала: "Вот упадет бомба, и ничего от нас не останется".