Исай Абрамович - Взгляды

Правильно также и то, что благодаря классовой борьбе рабочих (хотя Солженицын не признает такого понятия, как классовая борьба), стачечной борьбе им удалось увеличить свою долю в национальном доходе. Все остальное, что после мануфактурного периода капитализм уже не эксплуатирует рабочих (а чуть ли не рабочие эксплуатируют капиталистов, как это выходит у Солженицына), и что рабочие получают долю, не выработанную ими, — это домысел, ибо никто не может взвесить это на весах и подсчитать, кто больше эксплуатируется: рабочий, или ученый рабочий, или инженер и т. д. И это, вообще говоря, не имеет значения, так как и рабочие, и инженеры, и ученые те же наемные работники, которые противостоят капиталисту на рынке труда. То, что Маркс подразумевал под рабочими всех участников процесса производства, этого Солженицын или не знает, или не хочет знать.

X. В своем обращении к руководителям СССР А. И. Солженицын иронизирует по поводу ошибки марксистов в оценке роли, какую сыграли колонии в развитии капитализма. Он обращает внимание на то, что передовые капиталистические страны после того, как они лишились своих колоний, добились значительно больших успехов как в развитии народного хозяйства, так и в улучшении жизни своих граждан, чем при колониализме. В истории развития капитализма колонии сыграли свою роль дважды. Первый раз в эпоху торгового капитала. Ограбление колоний стало одним из источников первоначального накопления капитала, за счет некапиталистической среды. Сначала нужно было накопить капитал, чтобы двинуть его в сферу производства. Эту роль для передовых стран капитализма выполнили колонии. Об этом ярко рассказано в 24-ой главе «Капитала» Маркса. Второй раз колонии сыграли свою роль в эпоху возникновения монополистического капитала. Для укрепления своих позиций на мировом рынке монополии нуждались в расширении внутреннего рынка, опираясь на который они становились способными выдержать конкуренцию на международном рынке с монополиями других капиталистических стран. Именно поэтому борьба за передел мира была наиболее характерной чертой монополистического этапа капитализма. Захват новых колоний обеспечивал расширение внутреннего рынка, огражденного таможенными барьерами от других передовых стран капитализма. Анализ этой эпохи, так называемого монополистического капитала, о сращивании промышленного и финансового капитала был дан уже не Марксом, а Р. Гильфердингом в его книге «Финансовый капитал» и Лениным в его книге «Империализм как высшая стадия капитализма». Улучшение положения рабочих в последние десятилетия произошло за счет гигантского роста производительных сил и производительности труда.

XI. Говоря об отношении основоположников коммунизма к женщинам, единомышленник Солженицына Шафаревич в статье «Социализм», помещенной в сборнике «Из-под глыб», писал:

«Отношение к этому деликатному вопросу можно проследить в различных переводах «коммунистического манифеста». В собрании сочинений, изданном в 1929 году, мы читаем: «Коммунистов можно было бы упрекнуть разве лишь в том, что они хотят поставить официальную открытую общность жен на место лицемерно скрываемой». В издании 1955 года слова «что они» заменены на «будто они».

Таким образом, Шафаревич высказывает подозрение, что в позднем издании современные коммунисты пытаются причесать своих вождей. Такие обвинения не новы. В 1917-1919-х годах монархическая и белогвардейская печать в России и за границей перепевали этот тезис насчет общности жен.

Как же в действительности записано в «коммунистическом манифесте» отношение коммунистов к женщинам?

«Но вы, коммунисты, хотите ввести общность жен, — кричит нам хором вся буржуазия (и Шафаревич, который, как видим, присоединился к этому хору через 128 лет после издания манифеста). Буржуа смотрит на свою жену как на простое орудие производства, — продолжают Маркс и Энгельс, — он слышал, что орудия производства предполагается предоставить в общее пользование, и, конечно, не может отрешиться от мысли, что и женщин постигает та же учесть. Он даже и не подозревает, что речь идет как раз об устранении такого положения женщин, когда она является простым орудием производства…»

«Буржуазный брак является в действительности общностью жен. Коммунистам можно было бы сделать упрек лишь разве в том, будто они хотели ввести вместо лицемерно скрытой общности жен официально открытую».

Шафаревич привел только последний абзац из манифеста и посчитал, что факт планирования коммунистами общности жен доказан. Но Шафаревич оборвал цитату, а вот ее продолжение:

«Но ведь само собой разумеется, что с уничтожением нынешних производственных отношений исчезнет и вытекающая из них общность жен, то есть официальная и неофициальная проституция…»

Весь дух выдержки из «коммунистического манифеста», который мы привели, относящийся к вопросу об общности жен при коммунизме, вопиет против того толкования, которое дал ему Шафаревич.

Итак, основное расхождение между идеалами Солженицына и идеологией коммунизма состоит в следующем.

В то время как Солженицын видит свою основную задачу в защите национальных интересов русского народа, марксист своей главной задачей считает интернациональные интересы рабочего класса, интересы мировой революции.

Солженицын готов бороться всеми силами против использования русского народа в интересах «властей нездешних».

В «Августе 1914» Солженицын писал:

«Разлом войны и революции не был совсем неожиданным для русского исторического сознания. В этом сознании шла перед войной трудная и многомысленная работа — разрослось широко изучение истории, одарив изобилием конкретно-исторических исследований, напряглась и укрепилась философская мысль, принесшая нам раздолье историософских построений».

Почему же, несмотря «на многомысленную работу», история России пошла не по пути идеалов Солженицына?

«Но как не успели младотурки с преобразованием армии, — писал Солженицын, — не было дано поспеть и с этой работой исторического сознания. Смотришь Россию в катаклизме революции, и видишь как бы большое и беспомощное тело агнца семипудового — терзают его вне его стоящие силы, власти нездешние, и тело это не может ни сообразоваться с этими силами, ни осмыслить их не умеет».

Как же так получилось, что истинно русские патриоты не сумели поспеть с подготовкой русского народа к катаклизму революции, который надвигался на Россию постепенно, в течение почти сотни лет?

Ведь воспитательная работа в духе пропаганды самодержавия, православия и народности велась в России славянофилами еще с двадцатых годов прошлого столетия. Распространению их философских взглядов ничего не мешало. А вот распространение взглядов русских просветителей демократов, а позднее русских социал-демократов было под постоянным преследованием самодержавия и церкви, и несмотря на это, Солженицын жалуется, что «не дано было поспеть с этой работой исторического сознания».