Василий Ерошенко - Лидер Ташкент

О Черном море и службе на нем судят порой превратно. Иной раз встретишь человека, который знает его по отпускам, проведенным на крымских или кавказских пляжах, и соответственно представляет себе жизнь черноморцев. Случается, что и свой брат - военный моряк из Кронштадта или Владивостока считает черноморца "курортником"...

Слов нет, море наше летом теплое, и солнце над ним жаркое. Такое жаркое, что накалившаяся за день корабельная сталь не остывает и ночью. В кубриках и каютах душно, особенно если по тревоге задраены иллюминаторы. Интендант, и коки, бывало, никак не найдут на корабле места, где можно подольше сберечь свежее мясо, - холодильники появились уже потом. Что же до пляжей и прочих курортных благ юга, то они меньше всего касаются военных моряков. Прослужив в Крыму одиннадцать лет, я так и не успел побывать в Ялте, в Алупке...

Оканчивая училище, я не задумывался ни об особенностях черноморской службы, ни об ее преимуществах. Не знал и того, что экипажи Черноморского флота славятся - и по праву! - своей сплоченностью, дружбой. Влечение на этот флот, на это море было у меня безотчетным. Немалую роль, вероятно, играло в этом чувстве то, что на моей родной Кубани моряка всегда представляли черноморцем.

Официальное торжество выпуска совпало с первомайским праздником. Мы в последний раз собрались в. Зале Революции, где в 1917 году выступал Ленин и где училище отмечало все знаменательные даты. Ю.Ф. Ралль зачитал приказ, и все мы, вчерашние курсанты, стали помощниками вахтенного начальника, что соответствовало еще не существовавшему тогда лейтенантскому званию.

Первого мая - выпуск. А второго поезд увозил меня и других "черноморцев" в Севастополь. Тут нас расписали по кораблям. Я надеялся попасть на подводную лодку или торпедный катер, но таких вакансий было мало. Послали на флагманский корабль флота - линкор "Парижская коммуна".

Он принадлежал к знаменитой серии балтийских дредноутов, вступивших в строй еще в 1914 году и модернизированных в советское время. На Черное море линкор пришел в январе того же, 1930 года вместе с крейсером "Профинтерн". Экипаж еще жил впечатлениями двухмесячного плавания вокруг Европы, воспоминаниями о страшном шторме в Бискайском заливе, после которого пришлось ремонтироваться в Бресте, о стоянке в Неаполе, о встрече с Максимом Горьким. В судовой лавочке не перевелись еще итальянские сигареты. Народ на "Парижской коммуне" был с гордецой: кое-что, мол, повидали...

Помощник вахтенного начальника - это командир еще без определенной специальности. Он мог стать артиллеристом или минером, связистом или штурманом. Мне хотелось специализироваться по штурманской части. И потом, я учился в штурманском классе курсов усовершенствования комсостава. Но на линкоре попал в распоряжение старшего артиллериста Федора Ивановича Челпанова, который определил мне быть дальномерным специалистом.

Ф.И. Челпанова помнят многие черноморцы. На "Парижской коммуне" он пользовался особым авторитетом и поистине виртуозно управлял огнем двенадцатидюймовых орудий. Известна была его строгость. Но, не прощая никакой небрежности, халатности, Федор Иванович предоставлял подчиненным большую самостоятельность. И немало опытных артиллеристов гордятся, что были его учениками.

Артиллерия не стала моей специальностью на всю службу. Однако полтора года, проведенные под началом Челпанова, научили многому такому, что нужно не только артиллеристу. И прежде всего по-настоящему, по-командирски отвечать за порученное тебе дело.

После линкора я был штурманом, а затем помощником командира на канонерской лодке "Красный Аджаристан". На ней впервые испытал ни с чем не сравнимую радость и гордость самостоятельного управления кораблем. Правда, там я лишь временно исполнял командирские обязанности. Но довольно скоро, в 1935 году, был назначен командиром строившегося в Севастополе тральщика "Груз".

Командиром корабля мысленно видит себя каждый курсант военно-морского училища. А когда училище уже позади, отчетливо сознаешь, как далеко тебе до заветного командирского мостика. Чтобы мечта о нем обрела какую-то реальность, нужно не просто многому научиться, но и заслужить то особое, доверие, которым облечен командир хотя бы самого маленького корабля. Ведь в открытом море возможны любые неожиданности, а старшие начальники далеко. Недаром за командиром корабля всегда признавалось право в случаях, не предусмотренных уставом и приказами, действовать по своему усмотрению, соблюдая интересы и достоинство Советского государства.

На "Грузе" я понял, что такое командирская ответственность. Я вводил этот тральщик в строй, формировал и сколачивал его экипаж, поднимал на нем флаг... И это был первый в моей службе совершенно новый корабль. Пусть небольшой, но вполне современный, он резко отличался - и внешним видом, и всем своим оснащением - от судов постройки начала века, доставшихся нам в наследство от старого флота. Радостно было сознавать, что наш быстроходный дизельный тральщик - один из первенцев флота нового, который создавала Страна Советов для защиты своих морских рубежей.

С середины тридцатых годов рост флота становился все заметнее. Ускорялось и продвижение по службе командных кадров. Поплавав на "Грузе" около года, я вступил в командование новым сторожевым кораблем "Шторм". Но и на нем долго не задержался - перевели на эсминец "Шаумян". Потом принял "Москву"... Так что до "Ташкента" я, если даже не считать канлодки, командовал уже четырьмя кораблями.

Однако назначение на новейший лидер означало нечто большее, чем просто очередное служебное повышение. И меня все сильнее охватывало нетерпеливое беспокойство.

Очень жалел, что не застану на "Ташкенте" Евгения Николаевича Жукова: он уже отбыл к новому месту службы, временно сдав лидер старпому. Если я чем-то помог Тухову на "Москве", то и для меня были бы полезны советы моего предшественника. Тем более, что с Жуковым мы знакомы давно - с тех пор как вместе плавали на линкоре. Еще тогда я многому у него учился: он был старше и по службе, и годами. А потом именно от Евгения Николаевича я принимал эсминец "Шаумян". Теперь он же передавал мне еще один корабль, правда, на этот раз заочно.

С аэродрома я поспешил прямо на завод. Получил пропуск, оставил в проходной чемодан. И невольно ускорил шаг, увидев за корпусами цехов характерную, чуть наклоненную назад, фок-мачту "Ташкента".

У трапа меня встретил высокий, худощавый старший лейтенант. Я знал его в лицо, как и всех командиров, давно служивших на черноморской эскадре. Это был Иван Иванович Орловский, отныне мой старший помощник.

Новый корабль и старые знакомые

Должно быть, вся корабельная обстановка, где не только служба, но и общий быт тесно связывают людей незримыми нитями, способствует тому, что флотский человек быстро осваивается на новом для него корабле. А для меня это облегчалось на "Ташкенте" еще тем, что среди трехсот с небольшим членов экипажа набралось, не считая комсостава, по крайней мере тридцать - сорок краснофлотцев и старшин, в какой-то степени мне знакомых.