Алексей Зверев - Звезды падучей пламень

Это книга о великом английском поэте. Нам сейчас нелегко представить себе, что значил Байрон для современников. Его стихами бредила вся молодая Европа. «Парящий ум, светило века» – так назвал его декабрист Кондратий Рылеев.

Для нас Байрон принадлежит эпохе, в которую жил. Люди XIX столетия считали, что он сам создает эпоху. Во всяком случае – определяет умонастроение, которое тогда сделалось самой яркой приметой времени.

Байрон прожил недолго, но сколько великих событий прошло перед его глазами! И все они отозвались в его поэзии. Ее не понять, если мы не ощутим живого воздуха той бурной поры. А этот воздух напитан устремлениями, надеждами, драмами, которые Байрон выразил глубоко и сильно, как никто из тогдашних европейских поэтов. Жизнь и литература в этом случае соединяются нерасторжимо. Переходят друг в друга так, что иной раз стерты линии размежевания.

Есть замечательное лермонтовское стихотворение о пламени падающей звезды, которая во тьме ночи рассекает небосклон, оставляя на нем мгновенный, но яркий след. Это стихи 1832 года, когда Лермонтов переживал страстное увлечение Байроном, которого почувствовал и понял поразительно. Стихи об одиночестве, о ненужности поэта в мире, где он принужден жить. О том, что вдохновенье, спасая от мелочных сует, не может спасти от собственной Души, которая так уж устроена, что не обретает и не обретет примирения с окружающей действительностью.

Может быть, это самое тонкое и проникновенное постижение всего, что значил Байрон в жизни поколения, выросшего на его книгах.

Ведь Байрон – это целая глава духовной истории европейского и русского общества, большая и по содержанию своему драматическая глава. Россия, может быть, имеет не меньшее право называться второй родиной Байрона, чем Италия или Греция. Русский отзвук, который приобрела его поэзия, полнозвучен и долог: от пушкинской эпохи до нынешнего дня.

Многие поколения русских поэтов, начиная с Константина Батюшкова, обращались к Байрону. О нем написаны замечательные стихи. Существуют переложения его лирики и поэм, по своей творческой смелости и точности составляющие гордость искусства поэтического перевода.

Об этом когда-нибудь будет написана особая книга. А мы лишь назовем имена тех, чьи переводы цитируются в этом рассказе о Байроне: поэты А. Блок, И. Бунин, B. Жуковский, Вяч. Иванов, И. Козлов, М. Лермонтов, С. Маршак, К. Павлова, А. Плещеев, А. К. Толстой, И. Тургенев и мастера поэтического перевода – А. Арго, Т. Гнедич, М. Донской, М. Зенкевич, C. Ильин, В. Левик, А. Парин, А. Сергеев, В. Топоров, Г. Усова. Жизнь Байрона заполнена напряженным ожиданием великого переворота, который изменит все течение жизни на земле. Она озарена мятежными порывами, противоборством деспотизму, поисками настоящего дела, достойного лучших душевных побуждений человека. Она отмечена разочарованиями, отчаяньем, достигающим крайностей, и безысходной тоской, и верностью идеалам справедливости, разума, добра – как ни глумилась над этими идеалами реальная жизнь.

И хотя полтора с лишним столетия отделяют нас от эпохи Байрона, все еще ясно различим свет этой звезды, которая ослепительно вспыхнула над тогдашней Европой, разрывая окутавший ее мрак.

Еще и сегодня сияет это «солнце бессонных», пленившее стольких сверстников Байрона и почитателей его поэзии, эта скорбная падучая звезда, чей луч не затеряется в отблесках иных планет, вспыхнувших на небе поэзии за те годы, что пролегли между Байроном и нами.

«Лорд Бейрон происходит от царей: шотландский король Иаков II был предок его по матери». Такое примечание сделал к своим стихам, посвященным памяти Байрона, русский поэт Иван Козлов. Почему-то в России на первых порах укоренилась привычка именовать Байрона – Бейроном. Так его называл восхищавшийся им декабрист Кондратий Рылеев. А Жуковский, подшучивая над увлечением Пушкина британской музой, обращается к нему в письме: «Слышишь ли, Бейрон Сергеевич».

Стихи Козлова написаны летом 1824 года. По всей Европе пронеслась тогда весть о кончине Байрона, которому было только тридцать шесть лет. И всюду повторяли непривычно звучавшее слово «Миссолонги». Так звался греческий городок, где Байрон встретил свой конец. В Грецию он уехал, чтобы посвятить себя борьбе за ее освобождение от турецких угнетателей. Козлов говорит о его последних днях, как о подвиге:

В те времена принято было думать, что жизнь выдающихся людей подобна прямой линии, которую не может искривить никакое стечение обстоятельств. Великий человек тем и велик, что он умеет противостоять любым искушениям, любым катастрофам. Его величие должно проявиться в каждом поступке, потому что он избранник на арене истории, в частном ли своем существовании или даже по родословной. Как сказано в стихотворении Козлова: «И царская кровь в вдохновенном текла, и золота много судьбина дала» – душевного золота да и просто богатства, хотя бы в виде «наследственного замка под тенью дубов», где «певец возрастал вдохновенный».

Но, за вычетом слов о вдохновенье, все это легенда. Одна из бесчисленных легенд, окружавших имя Байрона и при его жизни, и очень долго после смерти. Царская кровь? Да, дальние предки Байрона с материнской стороны когда-то водили родство и с царями. И все же как бы посмеялись они, услышав такое! Они были шотландцы по фамилии Гордон, их след в веках теряется, однако известно, что еще прадед поэта не раз отличался бесчинствами, насилиями и разбоем, который всегда служил этому семейству основным промыслом. Кэтрин Гордон в двадцать лет оказалась наследницей крупного состояния, которому и была обязана вниманием незадолго перед тем овдовевшего капитана Джона Байрона. Их знакомство произошло на модном курорте Бат. По весне туда съезжались охотники за богатыми невестами.

Старых бумаг Гордоны не хранили. А жаль. Должно быть, бумаги немало поведали бы о том, как этим безродным авантюристам удалось, издеваясь над законом, высоко взобраться по лестнице престижа и респектабельности. В Бате существовал обычай колокольным звоном встречать самых почтенных гостей. По слухам, колокола звонили и в тот день, когда, сопровождаемая теткой, на брачную ярмарку прибыла молодая хозяйка шотландского замка, отличавшаяся редкостно невоздержанным нравом – и ничем больше.