Илья Старинов. - Записки диверсанта

— Бумажка, она, голуба, теперь в силе!.. Я отвез справки в политотдел. Мне сказали, что все проверят, а пока подождать. Ждал долго. Меня временно отстранили от работы с секретными документами, не посылали сопровождать начальство. Борис Иванович переживал происходящее не меньше меня, но твердо верил в благополучный исход:

— Главное, голуба, бумажки у тебя в порядке! И по-прежнему приглашал то на чаек, то на рыбку. Наконец вызов в политотдел спецвойск гарнизона.

— Ну вот, все и проверили, — встретил меня начальник политотдела. — Теперь вас никто беспокоить не будет. Понимаю, нелегко вам все досталось, но… Когда были закончены формальности, начальник политотдела вручил мне новый партбилет и, крепко пожимая руку, посмотрел на меня смущенно, по-дружески. Тяжело мне стало от его смущения. Но вот позади кабинет, коридор, лестница… На улице я потрогал левый нагрудный карман. Партийный билет был со мной! Помчался в комендатуру.

— Борис Иванович!.. Он понял все без слов. Заставил сесть. Потер ладони:

— Вот так, голуба! Бог правду видит! И, довольно улыбаясь, вдруг свел брови:

— Готовьтесь, товарищ Старинов, сопровождать командарма первого ранга Шапошникова. Сегодня же! Насладясь произведенным эффектом, Филиппов подмигнул и засмеялся:

— Хороша все-таки жизнь, голуба моя! То-то!

Лето 1936 года начиналось жаркими безоблачными днями, светлыми ночами и тревожными сообщениями телеграфных агентств: в Испании, где на февральских выборах победил Народный фронт [В 1931 году в Испании была свергнута монархия и установлена республика. Однако реакционные силы в основным сохранили свое экономическое могущество и политическое влияние. Правительство Лерруса (1933–1935 годы) пытались уничтожить все демократические завоевания. На защиту республики поднялись трудящиеся. В 1934 году в Астурии, Каталонии, Мадриде и других районах произошло вооруженное, восстание. В начале 1936 года антифашистские силы, в авангарде которых шла компартия, объединились в народном фронте. После победы Народного фронта на выборах в кортесы (февраль 1936 года)было образовано лево-республиканское правительство. Страна встала на путь демократического развития. (Прим. авт.)], открыто выступили против законного правительства фашистские генералы.

— Сукины дети! — коротко выругался мой начальник Борис Иванович. — Морду им набить… Никто и не сомневался, что Франко и его приспешникам "набьют морду". Мятежники, обманувшие часть армии, никогда бы не выстояли против народа. Но на помощь им пришли фашистские Германия и Италия. Гитлер и Муссолини послали мятежникам авиацию, танки, регулярные части. По всей нашей стране забурлили митинги, прошли демонстрации солидарности с республиканской Испанией. Советские люди решили оказать борющимся испанским братьям не только моральную поддержку, но и материальную помощь. Начался сбор средств. Трудовые копейки быстро складывались в миллионы. Испания превращалась в передний край международной борьбы за демократию. Немецкие и итальянские антифашисты, англичане и американцы, чехи, поляки и венгры ехали в Испанию, чтобы с оружием в руках бороться против фашистов. Я не находил себе места в спокойном кабинете военного коменданта.

— Ну, чего вы, голуба моя? — досадовал Борис Иванович. — Тоже в Испанию рветесь? Так вы не маленький, сами знаете: если понадобитесь — позовут. А коли не зовут… Конечно, Испания могла обойтись и без меня. Но я все равно мечтал о ней. Мне казалось, что партизан". екая подготовка и несколько военных специальностей, которыми я владел, могут пригодиться республиканской армии. Тем более я знал: в Испанию едут добровольцы и из нашей страны! После долгих раздумий написал рапорт Народному комиссару обороны с просьбой направить в Испанию и подробно изложил выношенные мною планы обучения республиканских войск действиям в тылу врага. Рапорт дошел до адресата быстро. Меня стали вызывать в различные инстанции. Но дальше распроссов о том, откуда мне известно, что в Испанию едут добровольцы из СССР, дело не шло. Неожиданно я встретил на вокзале бывшего начальника учебной части железнодорожного факультета Военно-транспортной академии РККА М.В.Обыдена. Чуть ли не с первой минуты заговорили конечно же об Испании. Михаил Васильевич — участник первой мировой и гражданской войн, старый член партии. Он хорошо знал меня по академии. Естественно, я рассказал ему о своем заветном желании попасть за Пиренеи, — Надо подумать, — не сразу отозвался Обыден.

— Подумать?

— Видишь ли… Только это должно оставаться между нами!.. Я имею некоторое отношение к отправке добровольцев. Я не поверил своим ушам. Не сразу опомнился.

— Михаил Васильевич!

— Ладно, постараюсь… Обыден уехал в Москву. А через три дня в нашу комендатуру поступило телеграфное сообщение: "Немедленно командируйте зам. ЗКУ Старинова в Москву".

— Все-таки добился своего. А я-то гадал, что даст эта встреча случайная? — развел руками Борис Иванович. — Ну что ж, молодец! Завидую!.. Желаю тебе успеха, Илья Григорьевич.

— Спасибо. Не поминайте лихом.

В Москве я узнал, что я направляюсь в Испанию по личному вызову «Старика», моего бывшего начальника Якова Берзина. Быстро пролетели дни, до предела забитые необходимыми в таких случаях процедурами и собеседованиями, бумажной волокитой. Наконец все позади, и вот однажды:

— Знакомьтесь, товарищ Старинов. Ваша переводчица. Тоже из добровольцев, — сказал торжественно начальник 4-го Управления Генштаба Гай Лазаревич Туманян. Девушка тряхнула коротко остриженными русыми волосами и протянула мне прохладную ладошку.

— Анна Обручева, — сказала она глубоким контральто, сделав, как все северяне, особое ударение на «о». Я в замешательстве поглядел на Туманяна и неуверенно улыбнулся Обручевой, избегая взгляда ее больших голубых глаз. Вечером того же дня мы с Анной Обручевой стояли на перроне Белорусского вокзала возле готового к отправке поезда Москва-Столбцы. Провожавшие нас товарищи держались как чуткие, заботливые родственники. Одно было неприятно: нас слишком энергично уговаривали не беспокоиться об остающихся семьях, намекали, что в случае чего наших близких не забудут… Меня эти заверения ничуть не трогали — я был холостяком. Но Анна Обручева оставляла в Москве восьмилетнюю дочурку! И все же держалась моя попутчица молодцом.

… Мягкие диваны, зеркала, полированное красное дерево, надраенные до солнечного блеска ручки дверей, мягкий свет настольной лампы — все в купе международного вагона свидетельствовало о комфорте и призывало к покою. Но покоя я не испытывал. Нам с Обручевой предстояло через день пересечь Польшу, а это сулило мне мало приятного. В польской разведке могли знать о некоем Стари-нове, занимавшемся в приграничной полосе подготовкой к ведению партизанской борьбы. Может быть, у пилсудчиков имелись в секретном досье и некоторые фотографии? Правда, небольшие усики несколько изменили мой облик, и я старательно сутулился, скрывая военную выправку. Но кто знает, выручит ли эта маскировка? Мое настроение совсем испортилось, когда поезд пересек границу и в вагоне появились польские жандармы, а польские таможенники тщательнейшим образом стали проверять багаж. Я пережил довольно неприятные минуты, пока жандарм рассматривал мой паспорт, но продолжал сидеть со скучающим видом.