Илья Маслов - Записки Курта Фалькенхорста

Великий римлянин говаривал, что страх смерти не имеет смысла — ведь в каждую секунду нашего бытия существует или человек, или смерть, и им не дано встретиться. Теперь, когда с каждой зимой мне все холоднее и холоднее, я понимаю, что эти слова особенно справедливы для глубоких стариков. Все, что у нас остается — это наши воспоминания, а они уже никому не интересны, молодые живут своей жизнью. Да, я совершенно спокойно воспринимаю тот факт, что вряд ли переживу наступившую зиму. Давно пора! Я и так пережил слишком многих из своего поколения, они, должно быть, заждались меня на том свете… Пожалуй, когда я разберусь с делами, я в одиночестве уеду в наш загородный дом — пусть в мой последний час за окном шумит не поток автомобилей, а ледяной ветер, пусть воют волки и кричат вороны, а я буду улыбаться, чувствуя, как все медленнее бьется сердце, и смотреть на фотографию моей Марты — на ту, выцветшую, которую она подарила мне в дни нашей молодости.

Вы, должно быть, решили, что я на старости лет выжил из ума? О нет, это не так, хотя вам, молодым, и вправду нелегко понять старого солдата. Времена изменились, былая романтика нелепа и кажется бутафорской, но она — в моей крови. Ведь я не просто когда-то воевал для Германии… Я служил в вермахте. В том самом вермахте, который навсегда останется с прилагательным "гитлеровский".

Я, Курт Фалькенхорст, родился в 1911 году, в Кельне. Моя мать умерла, когда мне было два года, а мой отец, кавалерийский офицер, все четыре года Великой Войны провел на Восточном Фронте, и меня воспитывала бабушка. На моих, еще детских глазах, была разрушена та Германия, которой меня приучили гордиться, и вместе с нею погибло благополучие моей семьи. Однако отец, вернувшийся с войны, не терял присутствия духа. Он говорил, что Германию не так-то просто удержать на коленях, и ей еще понадобятся хорошие солдаты и офицеры — поэтому он настаивал, чтобы я получил военное образование и продолжил его дело в рядах тогдашнего рейхсвера. Не буду подробно рассказывать о своей дальнейшей жизни — она мало чем отличалась от судеб прочих молодых людей, избравших ремесло военного в веймарской Германии. Потом — кризис за кризисом, осознание собственного бессилия перед теми, кто диктует Германии свою волю из-за океана и ненависть к их наместникам на нашей земле. Национал-социалистов я поддерживал с 1924 года, как только как следует ознакомился с их программой, хотя в рейхсвере не приветствовались симпатии к политической оппозиции. После 1933 года моя преданность идеям национального величия и социальной справедливости переросла в восхищение гениальной внутренней и внешней политикой нового правительства — благодаря фюреру и его соратникам Германия стала во много раз могущественнее, чем во времена кайзера. Я чувствовал, что наши враги за рубежом не простят нам такого быстрого расцвета, и был уверен, что в грядущей войне смогу достойно выполнить свой долг перед Родиной. 1 сентября 1939 года фюрер перенес навязанную ему войну на территорию противника, и я с первых же дней был на передовых рубежах. Да, незадолго до польской кампании я встретил свою первую и единственную любовь — Марту, которая честно делила со мной все тяготы военного и послевоенного времени. А потом… Мир не знал таких побед и таких поражений, какие выпали на долю нашего поколения. Я, как артиллерийский офицер, участвовал в победоносном наступлении на Варшаву, в разгроме Бельгии и Франции, сражался на Балканах, прошел вместе с шестой армией от Украины до Сталинграда… Хотя это тоже не имеет значения теперь. Важно лишь то, что в конце февраля 1945 года я находился при штабе группы армий "Центр", под командованием генерал-полковника Шернера. Именно тогда судьбе было угодно сделать меня свидетелем последних недель жизни и собеседником человека, которым и по сей день восхищаются миллионы и которого миллионы же ненавидят. Я говорю об Адольфе Гитлере.

Причины, которые так долго заставляли меня молчать об этом, я еще поясню. Даже теперь не так-то просто затрагивать темы национал-социализма и той войны, да еще и писать то, что думаешь, а не то, что принято! Что уж говорить о расчлененной Германии прошлых лет… Однако унести с собой в могилу то, что я знаю, было бы преступлением. Великих людей необходимо знать, что называется, в лицо, а не только в их парадном или в "демоническом" обличиях, придаваемых им пропагандой. А Адольф Гитлер навсегда останется для меня великим человеком. Впрочем, это "навсегда" продлится не долго — я ведь уже писал, что не переживу этой зимы…

Сознаюсь — когда я перебирал свои старые рукописные записи, чудом сохраненные от чужих глаз и от всевозможных случайностей, я чувствовал, что не все понимаю в личности фюрера. Да и кто понимает или понимал? Он кажется мне пришельцем из совершенно иной эпохи, из далекого прошлого или фантастического будущего. Но в то же время — кто лучше Гитлера чувствовал пульс нашего времени и предвидел то, к чему мы идем? Кто имел больше шансов создать свой, теперь уже неведомый нам, мир? Лучше или хуже нашего — я не знаю. Человек великих замыслов пролил реки чужой крови — но кто из нас тогдашних не был готов пролить свою кровь ради Германии и Адольфа Гитлера?

…Перечитав написанное, я вижу, что и правда становлюсь с возрастом все сентиментальней. Вот и сейчас мне кажется, что там, в тенях, у дверного проема стоит моя Марта. Неужели она пришла, чтобы позвать меня с собой? Прости меня, любимая! — Я еще не готов. Я должен написать эту книгу…

В конце февраля — начале марта 1945 года германская армия на Восточном Фронте находилась в тяжелейшем положении, и ситуация с каждым днем ухудшалась. Еще под Варшавой у нас начались проблемы со снабжением, не говоря уже о пополнениях — к тому же вновь прибывших, прошедших ускоренную подготовку к боевым действиям, убивали прежде, чем они успевали приноровиться к настоящей войне.