Наталья Рапопорт - То ли быль, то ли небыль

…Как-то, оказавшись с Сашей в одной компании, Арик услышал его игру. Он был изумлён. Ирка тогда очень болела, но от Сашиной игры совершенно воспряла, и они всю ночь упоённо пели вместе. Арик тогда сказал ему: «Я буду тебя записывать – ты только наведывайся к нам и пой с Иркой! Это для неё важнее всех лекарств».

– Когда Арик записал меня в первый раз и я прослушал запись, то пришёл в ужас – как далеко я ушёл от профессионализма в многолетней борьбе за выживание… Я возобновил серьезные занятия на рояле. Естественно, мне необходимо было «постороннее ухо», музыкант, которому бы я доверял. Им оказался превосходный фортепьянный педагог Темури Ахобадзе. Но если я возродился как пианист – я навсегда благодарен за это Арику, это его заслуга.

Судьбоносная встреча с Ариком стала поворотным моментом в Сашиной жизни. У него появился первый профессионально записанный компактный диск.

«Когда я прослушал первый компактный диск Избицера – фортепьянные транскрипции Листа, я ахнул – я понял, что среди нас ходит ещё мало кем узнанный гений, правда, признанный многими великими профессионалами, включая Ростроповича, и, в конце концов, обречённый на мировой успех… Его первый диск – шедевр исполнительского мастерства, ненавязчивого, но проникающего в самые глубины сердца слушателя…» Это написал Евтушенко.

За первым диском последовал второй – сонаты Бетховена. Я была в Нью-Йорке, когда Арик их записывал, и наблюдала мучительную борьбу двух высоких профессионалов. Они чуть не расстались. Но вот результат: «Я слушал генеральную репетицию в квартире Избицера… Временами Бетховен в его исполнении чуть ли не акварелен… Сила исполнения была такова, что стены раздвинулись, как будто мы оказались в Московской консерватории или в Линкольн центре…

Я раньше мучался тем, что дарить своим друзьям. Я уже дарю и буду дарить записи Избицера. Я верю в звезду этого пианиста», – это опять Евтушенко.

Благодаря блестящим записям Арика у Саши появились концерты в Америке и Европе. Он, наконец, играет с большими оркестрами в больших залах, но не забывает и «Самовар».

С другой стороны, благодаря Саше у Арика открылось второе дыхание в его настоящей неугасающей страсти – звукозаписи.

И благодаря им обоим я не чувствую себя такой одинокой в американской Юте, в несусветной дали от всего, что мне дорого. Работая, я вставляю в компьютерный дисковод Сашин диск и ловлю в звуках его музыки дыхание родных мне людей – а что в мире может быть важнее этого?

Евтушенко любит оперетты, у него особая страсть к Кальману. Как-то я записал для него целую кассету из оперетт Кальмана.

Михаил Барышников никогда ничего особенного играть не просит – просто ему нравится всё, что я играю.

Я счастлив, если своей музыкой я провоцирую посетителей ко мне присоединиться. Душа запела – и Хворостовский встал и запел. Башмет часто ходит в ресторан, и мы с ним играем в четыре руки. Или с Гергиевым. Великая Чечилия Бартоли как-то пела под мой аккомпанемент. Все были счастливы – и я первый.

Постскриптум

В одном из своих интервью Саша рассказал о музыкальных вкусах владельцев и посетителей «Русского самовара». Мне показалось это достойным более широкой огласки. С Сашиного разрешения я делюсь с вами этой информацией.

– Бродский любил, когда я играл классику, и ценил её больше всего. Но он также просил меня сыграть «Прощание славянки» и «Что стоишь, качаясь…» – это были его любимые песни.

Анатолий Рыбаков предпочитал романсы. Ему нравились романсы Вертинского. За неделю до смерти он зашёл в ресторан, сказав: «Я зашёл специально послушать вас…»

Жерар Депардье просил меня несколько раз исполнить «Выхожу один я на дорогу…» (Вспоминая о том вечере, Саша рассказал мне, что в середине ужина Депардье внезапно, выйдя из-за столика, превосходно спел и станцевал номер из «Скрипача на крыше» – песню Тевье-молочника «Если бы я был богачом»).

Марсель Марсо, естественно, просил играть французские ностальгические песни, репертуар Ива Монтана.

1989 год. Папе 91 год. Его книга «На рубеже двух эпох – дело врачей пятьдесят третьего года», написанная в 1972 году, только что опубликована издательством «Книга». Папа счастлив. Всего несколько лет назад – кому бы могло прийти в голову, что такая книга может быть опубликована в СССР?! Эта публикация вызвала настоящий шквал. Журналисты, кинодокументалисты, телевизионщики со всего света не вылезали из нашего дома.

Папа с родителями, старшей сестрой Верой и братом Зоей (папа в первом ряду, лопоухий, зажатый между родителями). 1903 или 1904 год, Симферополь. Деда в начале двадцатых годов зарезали в Феодосии бандиты, бабушку и папиного брата Зою в начале Второй мировой войны убили в Симферополе фашисты. Тетя Вера и папа дожили до глубокой старости.

Мама в юности (стоит во втором ряду) с сестрой Инной (сидит справа), братом Гришей и их приемной матерью тетей Соней (в центре). Витебск, 1910-е гг.

Мама родилась в еврейском местечке Ружаны, недалеко от Витебска. Ее мать умерла в молодости, оставив четверых детей. Их забрала к себе в Витебск родственница, тетя Соня Яхнина: своих детей у неё не было. Тетя Соня и ее муж дядя Кизя принадлежали к витебской аристократии; приемным детям они дали блестящее медицинское образование. Мама училась в Москве и стала крупным физиологом, тетя Инна – популярным в Ленинграде зубным врачом, дядя Гриша и дядя Руня (на фотографии его нет) были известными ленинградскими хирургами.

Тетя Инна

В каждой семье есть какая-нибудь семейная тайна. В нашей семье такой тайной был возраст тети Инны. К этому вопросу тётя Инна относилась очень болезненно. Считалось, что тетя Инна мамина младшая сестра, и мама всячески поддерживала эту версию. Фотография, на которой гимназистка-мама стоит над грудастой созревшей Инной, выдает истинное положение вещей. Мама эту фотографию никогда никому не показывала – я нашла ее уже после маминой смерти.

Тетя Инна жила в Ленинграде одна, замужем никогда не была, мама ее жалела и нежно любила. Мама вообще была очень привязана к своим родным.

Каждый год тетя Инна приезжала на все лето к нам на дачу. Она страдала сердечными приступами, и несколько раз за лето приходилось вызывать к ней «Скорую помощь». Врач «Скорой» первым делом интересовался, сколько Инне лет. Удивляя не впервые приезжавшего к ней врача, тётя Инна с каждым годом убавляла свой прошлогодний возраст на год, а то и на два. «Если дело пойдет таким темпом, – волновался папа, – скоро придется покупать Инне пеленки и коляску!»