Павел Лосев - На берегу великой реки

Около речки звенели детские веселые голоса. Слышался задорный крик Кузяхи:

– Эй, глядите! Ныряю!

Кузяха умеет нырять, как никто. В воде он, как рыба: нырнет в одном месте, а покажется там, где его и не ждали.

Пока Коля с Андрюшей спускались по откосу, Кузяхи все еще не было видно.

– Эх, ловок, бродяжка! – восхищался Савоська, барахтаясь в теплой воде. – Ну, прямо – лягуха! Ишь, ишь, пузыри пущает. Потеха!

И действительно, на том месте, где скрылся Кузяха, всплывали мелкие, как горох, пузыри. Но вот они исчезли. А Кузяхи все нет. «И чего он так долго? – забеспокоился Коля. – Неужели ему так приятно под водой?»

– Братцы, а вдруг он захлебнулся? – с тревогой спросил Мишутка Гогуля, валявшийся на горячем песке.

– Это Кузяха-то? Плохо ты его знаешь. Разве он когда захлебнется! – ответил Савоська, хотя, видно, и в его сердце начинало закрадываться сомнение.

В эту минуту на поверхности воды показалась нога с черной пяткой.

– Вот он! Вот! Молодчага! – восторженно орал Савоська. – Вылезай, хватит!

Но странное дело: черная пятка, беспомощно дернувшись над водой, опять исчезла. Видать, попал в беду Кузяха. Надо выручать. Раздумывать некогда! На ходу сбросив с себя одежду, Коля кинулся в воду и поплыл к тому месту, где только что мелькнула нога с черной пяткой. Нырнуть на дно нетрудно. Одно мгновение, и Коля нащупал под водой голое тело. Он ухватил Кузяхину ногу, потянул вверх. Но тело не поддается: кто-то держит его крепко-накрепко. Страшно: а вдруг это водяной?… Но еще сильнее страх за Кузяху. С лихорадочной поспешностью ощупывал Коля тело. У самой шеи – туго натянутый шнурок. Это – гайтан. На нем носят медный нательный крестик. Видно, Кузяха зацепился за что-то. Так и есть. Под рукой сучковатая коряга. Коля отцепил шнурок и вытащил Кузяху на поверхность воды. На помощь спешил Савоська. Они вместе выволокли бесчувственного дружка на берег. Неизвестно откуда вывернувшаяся Кланька всплеснула руками и истошно заголосила:

– Ой, батюшки! Ой, милые! Утопленный!

На обрыве появился Трифон. Он косил неподалеку траву и приковылял сюда, услышав тревожный детский гам.

– Вы чего тут распищались, пострелята?

– Ой, утоплый! Ой, горюшко! – навзрыд плакала Кланька.

Не по годам быстро Трифон скользнул вниз.

– Качать!.. – скомандовал он. – А ну, которые подюже, бери за ноги!

Чуть не все оказались дюжими. Каждый стремился ухватить Кузяху за ногу.

– Э! Так, ничего не выйдет! – с досадой проворчал Трифон. – Двоих хватит.

Около Кузяхи остались только Коля и Савоська. Трифон подхватил утопленника под мышки, мальчуганы держали за ноги.

– Господи благослови, начали! – крикнул Трифон, тряхнув бородой. – Качай! Раз-два, раз-два!

И Кузяхино тело раскачивалось, как маятник: вправо – влево, вправо – влево.

Все силы напрягал Коля, стараясь двигать руками в такт команде. Со страхом глядел он на посиневшее и странно изменившееся лицо Кузяхи. Вдруг изо рта утонувшего потекла вода. Она шла сначала тонкой, как нитка, струйкой, потом все убыстрялась и, наконец, хлынула настоящим потоком. Медленно открыв глаза, Кузяха надрывно закашлялся.

– Живехонек! – радостно вырвалось у Трифона. – А ну, обратно качнем! Раз-два, раз-два!

Кузяху мотнули еще несколько раз и опустили на землю. Коля вытер ладонью вспотевший лоб. Как хорошо, что жив Кузяха! Жив! Жив! Старательно мял ему Трифон живот, а Кузяха то и дело отплевывался.

– Давай-давай! Освобождайся от дряни-пакости, – ласково приговаривал Трифон. Он посадил Кузяху на песок и одобрительно загудел:

– Ай да ребятишки! Душу человеческую спасли! Не дали на тот свет преставиться… Это кто же его из воды выволок?

– Известно кто – Колюшка баринов! – выпалил за всех Савоська.

Трифон с уважением глянул на Колю.

– Молодец! – сказал он. – Выходит, и на сей раз не испужался: что на коне, что в воде.

Затем Трифон склонился к воде, долго и жадно пил.

– Теперича одевайся – и марш домой, – вытерев подбородок, строго сказал он Кузяхе. – Будет тебе от тятьки знатная порка. Это уж как быть положено.

Трифон опять посмотрел на Колю:

– За такое дело к награде, Миколай Лексеич, представляют. Будь я генерал, сам бы медаль тебе на грудь повесил.

– Что вы, дядя Трифон, какая там награда, – смутился Коля, – а вот корягу бы из речки вытащить. Не то опять кто-нибудь зацепится…

Дома Андрюшка со всеми подробностями рассказал няне о событии на Самарке. Та, как всегда, ахала и качала седой головой.

– Это, беспременно, водяной над ним подшутил, – крестилась няня. – Хотел в свое царство мальчишку заполучить.

– А водяной боится креста, нянюшка? – неожиданно спросил Коля.

– Еще бы нечистой силе креста не бояться, – ответила няня, – как от огня, шарахается.

– Как же так? Кузяха с крестом был…

– Видать, не заметил водяной святого креста. Всяко бывает, – неуверенно сказала няня.

После обеда мальчики опять на улице. Нынче им раздолье. Отец в Ярославле.

Коле особенно нравилась большая дорога, протянувшаяся через все Грешнево. Здесь всегда шумно и весело.

Собственно, на самой дороге делать нечего. Еще угодишь, пожалуй, под копыта какой-нибудь лихой тройки.

У ребят есть свое излюбленное местечко – чуть в стороне от дороги, под густыми старыми вязами, возле заросшего лягушиной травой пруда.

Едва освободившись от бесконечных, утомительных дел по хозяйству (тут тебе и кур накорми, и в избе подмети, и хворосту натаскай, и картошки свари – ведь все взрослые на барщине), Кузяха, Мишутка, Савоська и другие друзья-приятели спешили к вязам. Иногда здесь бывал и Митька, хотя отец постоянно ругал его:

– Я у тебя кто? Староста! Бурмистр! Барину рука правая! А ты со всякой голытьбой возжаешься.

– Да-а, – плаксиво тянул Митька, – баринову Кольке можно, а мне нельзя.

– Это что за Колька? – сердито бурчал Ераст. – Чтобы я больше такого не слышал. Зови как полагается – барином!

Митька удивленно таращил глаза:

– Барин? Он со всеми мальчишками играет. Они завсегда его Колькой кличут…

Жарко. На небе ни облачка. Утомленно дремали старые вязы. В тени прятались собаки, куры и гуси. Беломордая корова забралась по самый живот в пруд и, опустив голову, хлестала себя хвостом по бокам, отбиваясь от слепней и мух.

Прислонясь к вязу, на траве сидел Кузяха. Лицо у него бледное, отекшее. Шутка ли, едва на тот свет не отправился. Он сосредоточенно строгал что-то кривым ножом.

– Для тебя мастерю, – сказал он подошедшему к нему Коле. – Тятька сказал, что теперича я по гроб жизни перед тобой в долгу… Змея делаю.

– Змея?

– Ну да. Важная будет штука.

– И полетит?

– Еще как. До самого солнышка… Только вот ниток у меня мало.

– Ниток я достану, – успокоил Коля, – целый клубок. Хватит?