Натан Гимельфарб - Записки опального директора

“Большой секрет”, как это обычно бывает, стал достоянием всех работников комбината и большинства жителей города. Все были уверены, что так оно и будет. Все..., кроме меня. Я не мог себе представить, что моя чисто еврейская фамилия пройдёт частокол всех московских высоких инстанций, включая ЦК КПСС.

Так оно и случилось. В этой инстанции я был исключён из списка награждаемых столь высокой наградой и включён в другой список, где награды были на порядок ниже. Об этом “по секрету” рассказал мне Прищепчик на торжественном собрании коллектива, посвящённом вручению комбинату ордена Трудового Красного Знамени и награждению лучших его работников орденами и медалями. Он также заверил меня, что так этот вопрос не оставит и внесёт новые предложения в ближайшее время. Мне тогда вручили орден “Знак Почёта”. Это была тоже высокая награда и более значимой в то время не был удостоен ни один руководитель в мясной отрасли республики, но мне она, вместо радости, принесла одни огорчения.

Все другие представления прошли без изменений. Орденом Ленина был награждён ветеран производства, мастер мясожирового цеха Межевич, который по всем параметрам соответствовал требованиям для награждения высшим орденом страны. Он был белорусом, членом партии и проработал на предприятии более тридцати лет. Были, конечно, более достойные столь высокой награды, но они не выдерживали требования по одному или нескольким показателям.

В целом награждение комбината и нескольких его работников правительственными наградами было воспринято коллективом с радостью и гордостью. С тех пор к наименованию предприятия прибавилось почётное звание... ордена Трудового Красного Знамени, на фасаде его административного корпуса появился подсвеченный неоновыми огнями орден и памятная доска, на которой металлическими буквами был набран текст Указа Президиума Верховного Совета о награждении.

Несмотря на то, что государственный антисемитизм в СССР практически никогда не прекращался, видоизменялся его накал в зависимости от смены лидеров или под давлением мирового общественного мнения. Партийные идеологи всех уровней всегда держали “про запас” несколько “своих” евреев, на примере которых они могли показать, как относятся к “представителям еврейской национальности”, которые честно трудятся на благо Родины и не состоят на службе у “международного сионизма”.

В союзном масштабе такими были Илья Эренбург, который чудом уцелел в страшные послевоенные годы, когда были казнены многие видные деятели еврейской культуры и литературы, и даже стал послом мира советской державы за рубежом, Давид Драгунский, которому присвоили звание генерал-полковника, наградили двумя звёздами Героя Советского Союза и “уговорили” возглавить Антисионистский комитет.

В Белоруссии многие годы бессменно руководил СКБ Минского автозавода Борис Львович Шапочник, которому “пятая графа” анкеты и типично еврейский местечковый акцент не помешали стать Героем Социалистического Труда и лауреатом Государственных премий.

В число депутатов Верховного Совета БССР непременно избирался хотя бы один еврей. Им попеременно становились известный архитектор, какой-нибудь видный учёный или врач, но совсем без евреев не обходился ни один созыв парламента республики. Однажды депутатом Верховного Совета стал даже мой друг - школьный учитель Борис Берлин, который носил на груди депутатский значок целых четыре года.

Мне иногда казалось, что таким нужным для показухи евреем в масштабах нашей области был именно я. Казалось потому, что не знал я другого еврея, которого бы так долго терпели в такой высокой должности, награждали правительственными наградами, избирали в руководящие партийные и советские органы.

Как-то меня пригласили в горком партии и попросили подготовить письмо за своей подписью в адрес Первой всемирной конференции еврейских общин в защиту советских евреев, которая проходила в то время в Брюсселе. В этом письме я должен был показать, что никакого антисемитизма в СССР нет, что в нашей стране обеспечиваются права и свободы граждан всех национальностей, в том числе и еврейской, что закрытие еврейских школ, театров и газет объясняется отсутствием необходимости в них со стороны еврейского населения так как граждан еврейской национальности вполне устраивают русские театры, школы, книги и журналы. На собственном примере следовало подтвердить возможность получения высшего образования и престижной работы обыкновенным евреем из маленького еврейского местечка.

Я оказался тогда в довольно сложном положении. Из передач зарубежного радио, которые я продолжал ежедневно слушать, несмотря на помехи мощных глушителей, мне было известно, что в столице Бельгии Брюсселе собралось восемьсот делегатов из сорока стран мира с целью призвать СССР дать возможность советским евреям жить в соответствии с еврейской религиозной и культурной традицией, разрешить эмиграцию в Израиль и перестать чернить сионизм и еврейский народ.

Из собственного опыта мне было хорошо известно, как закрывались школы и театры, а из рассказов очевидцев я знал об издевательствах над евреями-отказниками, пожелавшими выехать в Израиль. Совесть не позволяла отрицать наличие антисемитизма и подтверждать обеспечение религиозных и гражданских свобод в нашей стране. Вместе с тем просто отказаться подписать такое письмо было опасно и грозило серьёзными последствиями для меня и моей семьи. Пришлось пойти на хитрость. Я сослался на срочную командировку в министерство и пообещал написать письмо после возвращения из Москвы. Когда же я вернулся в Могилёв, конференция закончила свою работу и отпала необходимость в отправке письма.

Хоть я и прикинулся тогда дурачком и казалось, что достаточных оснований для упрёков в моём непослушании не было, мне затем не раз напоминали тот случай, как знак нелояльности к политике партии по национальному вопросу и неблагодарности за доброе ко мне отношение.

Я часто упрекал себя потом в трусости и беспринципности в том случае, который надолго остался в памяти. Но каждый раз, анализируя своё поведение в подобных ситуациях, я приходил к выводу, что иначе тогда поступить не мог, ибо смелое и открытое осуждение линии партии привело бы к тяжёлым последствиям не только для меня лично, но и для всей нашей семьи, включая детей. Такая смелость и принципиальность в то время была очень опасной.

Отсрочка в создании объединения была непродолжительной. В начале января 1971-го года в Могилёв прибыл секретарь ЦК по промышленности Смирнов, который с участием Прищепчика провёл второй тур “уговоров” по образованию единой мясной фирмы в области. При этом были использованы все возможные доводы в пользу объединения. Тут были и обещания помощи в обеспечении равномерной поставки сырья, выделении средств на капстроительство, защите фондов на необходимое количество автотранспорта, и гарантии выполнения наших заявок на материалы, оборудование и многое другое. Главным же аргументом, вынудившим нас капитулировать, стало предупреждение, что если объединение не будет образовано сейчас по нашей инициативе, то его создадут позднее по постановлению правительства и в этом случае мы лишимся всех льгот, которые могли бы получить, как инициаторы почина.