Натан Гимельфарб - Записки опального директора

Наконец, опасаясь фатального исхода от потери крови, решились на операцию со снятием аппарата. Когда Мишеньку везли в операционную он заподозрил, что ему могут ампутировать ногу, но врачи убедили его, что вовсе не имеют подобных намерений. Такие же заверения получили мать и жена.

Можно поэтому понять состояние несчастных женщин, когда Мишеньку через несколько часов вывезли из операционной с одной ногой. Вторая была удалена почти до самого туловища. Когда обезумевшие жена и мать в слезах стали упрекать врачей в обмане, они обяснили, что гистологическая проба подтвердила самые страшные опасения - саркому. Первому результату не поверили и заставили лабораторию повторить анализ. К сожалению, диагноз подтвердился. Ни о согласии больного на ампутацию, ни о советах с родственниками не могло быть и речи. Выбора не было. Ногу следовало удалить и при этом нужно было убрать как можно больше поражённой болезнью кости, чтобы не лишиться хотя бы небольшой надежды на сохранение жизни.

Мишенька долго не приходил в сознание. В реанимационной комнате, кроме него, почти без сознания были убитые горем мать и жена.

Разум вернулся к Анечке и Иринке когда Мишенька застонал и открыл глаза. Он настолько ослаб от истощения и потери крови, что казалось, что сама смерть стоит у его изголовья. Нужны были силы, мужество и выдержка для решающего этапа борьбы за его жизнь. Из всех предыдущих он стал самым трудным.

Если раньше, в Советском, им во многом помогали друзья и знакомые, то здесь, в чужом городе, они на это расчитывать не могли. До сих пор их союзником был оптимизм больного. Теперь на это надеяться было трудно. А главное - его физическое состояние было намного хуже.

Но Мишенька и теперь оказался умницей. Оценив обстановку и поняв, что без его помощи матери и жене не обойтись, он призвал их к спокойствию и попросил чего-нибудь пожевать. Не думаю, что после тяжёлой операции ему на самом деле хотелось есть. Скорее всего, он заставлял себя делать это, но теперь его меньше приходилось убеждать и упрашивать.

Иринка и Анечка поделили обязанности. Когда одна из них рыскала по магазинам и базарам в поисках нужных продуктов, овощей, фруктов и соков, другая дежурила у постели больного и ухаживала за ним.

Повышенное внимание оказывали врачи. Осознав свою вину в несвоевременной постановке диагноза, они боялись ответственности за допущенную халатность, которая усугубила болезнь и вызвала неоправданные страдания. Лучше других, наверное, это понимал заведующий отделением, который выезжал в Пионерское в качестве консультанта. По наличным симптомам он должен был ещё тогда провести нужные исследования и распознать опасную болезнь. Тем более он обязан был это сделать здесь, уже в первые дни наблюдения за состоянием больного.

Выводы сделало начальство. Через несколько дней после операции он, осматривая состояние швов на культе сына, сказал, что ему объявлено решение об увольнении и с завтрашнего дня приступит к работе новый заведующий хирургическим отделением.

Более месяца продолжалась борьба за жизнь Мишеньки. Он получал нужное питание и необходимое лечение, но больше всех старался сам, скрупулёзно выполняя все назначения и благодарно принимая уход матери и жены. Он был уверен в своём скором выздоровлении и прилагал к этому максимум усилий. К нему вернулся прежний оптимизм, чему, наверное, способствовало то, что ни тогда, ни позднее он не знал истинного диагноза своей болезни.

С каждым днём сыну становилось лучше: спала температура, уменьшились боли, он стал лучше есть. Появилась надежда, что вновь свершилось чудо, и смертельная опасность миновала.

Подробности двухмесячного единоборства со смертью, как и ужасный врачебный диагноз женщины от меня скрыли. Они держали их в секрете, опасаясь, что я могу такое не вынести. Единственное, что от меня не скрыли - ампутацию ноги. Мои предложения приехать в Тюмень жена отвергла, считая, что это могло только осложнить ситуацию.

В это трудное время я получал большую моральную и материальную поддержку от наших друзей. Кроме семьи Марченко, мне во многом помогали Людмила Иосифовна Шейграцева - заведующая отдела ЦСУ, где последние годы работала Анечка, и её муж - главный экономист завода “Электродвигатель”, Василий Степанович Неколышин. Они почти ежедневно навещали меня, оказывали посильную помощь во всём, но ценее всего была их моральная поддержка, в чём я больше всего нуждался. Их дружбу и внимание в эти трудные дни я не забуду до конца своей жизни.

В начале января состояние Мишеньки улучшилось настолько, что, по мнению врачей, можно было начинать подготовку к отъезду. До Москвы решили лететь самолётом, а оттуда шёл прямой поезд в Могилёв.

Перед отъездом из Тюмени, Иринка поехала в Советский, чтобы уволиться с роботы, собрать необходимые вещи и договориться об уходе за Алёнкой.

К её приезду Анечка, с помощью главврача, купила авиабилеты и подготовила сына в нелёгкий путь домой. Машина “Скорой помощи” доставила их к трапу самолёта и им разрешили досрочную посадку.

В аэропорту Щереметьево их встречал мой племянник Валерий, который, вместе с женой Машей, создали Мишеньке нужные условия для кратковременного отдыха. Я впервые за последние месяцы имел возможность услышать родной голос сына по телефону. Как он не старался, но скрыть от меня своё состояние ему не удалось. На следующий день молодые Елизаровы проводили своих родственников на Белорусский вокзал.

Московский поезд прибывал в Могилёв в начале шестого утра. Неколышин договорился с шофёром служебного “Рафика” о встрече больного и сопровождавших его женщин, и вместе со мной выехал на вокзал. Когда я увидел Мишеньку в дверях вагона, меня охватил ужас. Лицо его было мертвенно бледным и изменилось до неузнаваемости. Он с большим трудом удерживал на костылях исхудавшее тело и не в состоянии был двигаться без посторонней помощи. Анечка выглядела не на много лучше и еле держалась на ногах. Самой сильной среди них казалась маленькая ростом и хрупкая Иринка. Наверное, сказывалась разница в возрасте.

Пятиминутная дорога домой прошла в тишине. Все оставались со своими мыслями. Молча рассматривали друг друга в тусклом освещении салона автомобиля. Было ещё темно и во дворе нашего дома не было ни души. Мы помогли сыну подняться по ступенькам к лифту. Как только переступили порог квартиры, Мишенька повис на мне и еле слышно произнёс:

-Наконец-то я дома.

Со времени назначения меня на должность генерального директора ПО мясной промышленности я получил доступ к некоторым привилегиям, которые полагались руководителям такого ранга. Одной из них было право пользоваться медсанчастью обкома партии. Вся наша семья обслуживалась спецполиклиникой, где, кроме партийного и советского актива, лечились некоторые хозяйственные руководители областного масштаба.