Натан Гимельфарб - Записки опального директора

Было ещё темно. Дорога была пустынной и мы быстро добрались до аэровокзала. Наш самолёт улетал в восемь утра и до отправления оставалось ещё около двух часов. Жора увёл Анечку и Наташку в дальний угол для прощального разговора, а мы направились к стойкам регистрации билетов.

Напрасно мы думали, что муки таможенного досмотра закончились накануне, при сдаче багажа. Самое страшное было впереди. Вчера рылись в баулах, а сегодня шарили по карманам и копались в дамских сумочках и ручной клади. Нас почему-то обыскивали более тщательно, чем других пассажиров. Не иначе как решили взять реванш за вчерашнюю неудачу, или выполняли чьё-то спецзадание.

Уже объявили посадку, а наши вчерашние знакомые всё продолжали досмотр. Когда, наконец, закончили обыск женщин и детей, у которых ничего подозрительного не обнаружили, старший по смене велел мне следовать за ним. Он привёл меня в свой кабинет и бесцеремонно приказал:

-Выкладывайте валюту и ценности добровольно! У нас мало времени.

Я освободил содержимое карманов джинсовой куртки и брюк, где были загранпаспорт, записная книжка, перочинный ножик, несколько монет и четыре двадцатипятирублёвые купюры, которые забыл отдать вчера детям на конфеты и мороженное. Таможенный начальник с недоверием посмотрел на меня и взялся сам выворачивать мои карманы и ощупывать с головы до пяток.

Закончив унизительный обыск и не найдя ничего запретного, он велел забрать документы и вещи, включая и четыре купюры с изображением Ленина, и со злостью произнёс:

-Всё равно я вам не верю, только времени нет с вами возиться больше.

Посадка в самолёт заканчивалась и только Анечка с детьми стояли у стойки пограничника, проверявшего их загранпаспорта. Рядом в слезах стояли Жора и Иринка. Навзрыд плакали дети. Нас торопили и я не успел даже толком попрощаться с провожающими. В спешке мы похватали сумочки с ручной кладью и, как оплёванные, поспешили за проводницей.

ТУ-144 был заполнен до отказа. Приветливые и приятные на вид молодые стюардессы предлагали газеты, журналы, прохладительные напитки и конфеты. Дети быстро успокоились и с удовольствием принимали угощения, а мы, четверо взрослых, никак не могли прийти в себя от нанесенных обид, оскорблений и последней пощёчины, которую на прощание нанесли нам стражи порядка нашей бывшей родины.

Мы сидели в своих креслах, как побитые, и старались ни о чём не разговаривать. Когда принесли завтрак и предложили на выбор любые напитки, включая алкогольные, я попросил рюмку водки и баночку пива. Выпив спиртное и слегка закусив, вроде почувствовал успокоение и задремал. Не заметив удобств комфортабельного советского самолёта, совершавшего зарубежный рейс, не получив удовольствия от непривычно вежливого обслуживания бортпроводниц, я проснулся от мягкого женского голоса, известившего о прибытии нашего самолёта в ирландский аэропорт Шенон.

Проспал момент, когда самолёт пересёк границу моей бывшей родины и избежал ожидаемых волнений по этому поводу. Такое случилось первый раз в жизни и были основания для эмоций. Мы навсегда покидали страну, где жили и умерли наши родители, где мы родились и прожили долгую жизнь, где выросли дети и внуки.

В этом аэропорту мы поняли, что Минский только внешне похож на заграничный. Тут уже всё было по-другому. И непривычное обилие товаров в киосках и подарочных павильонах, и неоновые рекламы кафе и ресторанов, и отсутствие очередей у багажных стоек и бюро справок, и идеальная чистота в туалетах, а главное - обращение к пассажирам. На каждом шагу мы слыщали один и тот же вопрос: “Мей ай хелп ю?”. Хоть мы и не понимали английского, но нам с первых минут стало ясно, что здесь все полны желания помочь людям. Не заметили мы и таможенников, копающихся в чемоданах и ручной клади. Вместо этого были конвейеры с просвечивающими аппаратами, исключающие доступ в самолет оружия, взрывчатых веществ и других запрещённых предметов. Все были к нам предельно внимательны и очень вежливы.

Когда мы, покинув советский самолёт, обнаружили пропажу одной упаковки с памятными сувенирами, сотрудники аэропорта организовали поиск и предложили то же сделать и экипажу самолёта. Они очень старались нам помочь и не их вина была в том, что эти усилия не увенчались успехом (нельзя было в Шеноне найти то, что у нас украли в Минске), но забота и искреннее желание помочь трогали.

Хоть времени до посадки на наш рейс было меньше двух часов и нам трудно было понять о чём вещало местное радио, мы успели и билеты зарегистрировать, и пройти проверку содержимого ручной клади, и отдохнуть в удобных креслах, и спокойно, без всякой сутолоки занять свои места в “Боинге”, поразившем наше воображение своими размерами и невиданными доселе удобствами. Огромный воздушный корабль легко взмыл в воздух и взял курс на Нью-Йорк.

Хоть мы и были приятно удивлены непривычно высокому уровню обслуживания на ТУ-144, доставившему нас утром в Шенон, но то что мы увидели на “Боинге” превзошло все наши ожидания. Несмотря на то, что на борту было более трёхсот пассажиров, в течении нескольких минут все были обеспечены наушниками, которые позволяли слушать то, что происходило на зкранах телевизоров или по трансляции из нескольких программ радио. Когда все удобно устроились в креслах и стали кто слушать приятную музыку, кто смотреть кинофильм или листать свежие газеты и журналы, началась кормёжка, которая практически не прекращалась на протяжении восьми часов полёта. Бригады стюардесс в белоснежных нарядных блузках наперебой предлагали прохладительные и крепкие напитки, лучшие марки вин и натуральные соки, различные деликатесные закуски и свежие фрукты. Всё было удивительно вкусно и трудно было устоять от соблазна не попробовать это.

Я выпил пару бокалов приятного вина, закусил несколькими бутербродами с сёмгой и сыром и, под звуки приятной классической музыки, предался раздумиям о прошлой и будущей жизни.

Вспомнились милые и добрые родители. Прекрасно образованный отец сделал всё возможное, чтобы привить детям любовь к знаниям и сделать наше детство счастливым. Мать отдавала всё свое время детям и дому и являлась подлинным “ангелом семьи”. Родительская любовь и внимание остались незабываемыми на всю жизнь. Учёба в школе давалась легко, мне было лестно ходить в отличниках и получать почётные грамоты, которыми я награждался по итогам каждого учебного года. Многие сверстники завидовали этому.

Было ли моё детство счастливым? Трудно даже самому себе ответить на этот вопрос. Можно ли назвать счасливым ребёнка, потерявшего в девять лет отца, в одиннадцать - мать и редко встававшего из-за стола сытым?