Натан Гимельфарб - Записки опального директора

Трудно сейчас выразить своё отношение и чувства к Аннушке. Я никогда не высказывал их ни ей, ни, тем более, никому другому. Даже самому себе я боялся признаться в своих чувствах. Для меня она была тем ангелом чистой красоты, о котором я как-то писал сочинение по русской литературе.

Я понимал, что её отношение ко мне было вызвано не только чувством жалости и сострадания, но ещё чем-то другим, более важным. Я не мог не видеть это по её глазам, улыбке и по какому-то потоку энергии, которую излучало это милое существо.

Иногда я сравнивал моё отношение и чувства к Аннушке со своими чувствами к Гене Фишберг -мечте моей юности, и приходил к выводу, что они не были не только тождественными, но даже подобными. Может быть причиной тому была разница в возрасте, а может быть в характере отношений Аннушки ко мне, проявляемых ею чувствах. Возможно в этом была моя благодарность за её чуткость, доброту и внимание. И всё же скорее всего причина была в том, что понемногу отступала болезнь, восстанавливались все нормальные чувства, присущие юноше - я был влюблён в Аннушку...

Правда меня одолевали сомнения: может ли такая девушка, как Аннушка, полюбить слабого, больного, искалеченного и совсем не привлекательного парня, каким был я в то время. Для этого у меня были все основания, и я хранил свои чувства в абсолютной тайне, не признаваясь в них не только Аннушке, но и своим друзьям по несчастью - Николаю Павловичу и Васе, которые не раз склоняли меня к откровенному разговору на сей счёт.

Несмотря на мои запреты, Аннушка продолжала баловать меня всякими лакомствами. Теперь она уже не носила мне закусок по утрам, а приносила только те фрукты и овощи, которыми нас здесь не баловали. Аннушка убеждала меня в том, что это необходимо для моего скорейшего выздоровления, а ей всё достается почти даром. То апельсины, мандарины или лимоны принесёт, то кислым огурчиком, квашенной капустой или головкой чеснока пресную госпитальную пищу дополнит. А ещё она приносила мне книги и я теперь много читал.

Когда Аннушка не приходила в госпиталь, я очень скучал и ждал её прихода. В палате уже привыкли к её ежедневным посещениям, и теперь больше никто не подтрунивал и не посмеивался над нашими отношениями, как это было раньше. Она стала подолгу задерживаться у моей кровати, рассказывала о своих родителях и младшем брате, который учился в седьмом классе, о своих подругах, о многом другом. Её отца, школьного учителя, мобилизовали в первые дни войны. Он воевал в Белоруссии и на Центральном фронте. Последнее его письмо было из под Смоленска. Вот уже два месяца от него не было никаких вестей. Из её рассказов я узнал, что она была отличницей в школе, которую окончила в июне, и что мечтала в этом году поступить на литфак университета. Вместо этого закончила трёхмесячные курсы лаборанток и вот уже два месяца работает в этом госпитале. Аннушка призналась, что пробует писать стихи, а когда я попросил её показать их мне, она густо покраснела и сказала , что не может, ибо в них все её секреты. Мне было приятно её слушать и я заметил, что не чувствовал болей, когда она сидела рядом.

После ноябрьских праздников, согласно заключению консультанта, меня, Николая Павловича и Васю решили отправить в специализированный хирургический госпиталь, в центр города. Мой лечащий врач объяснил мне, что есть опасность срастания костей сустава и в этом случае нога не будет сгибаться в колене. Он утверждал, что нас направляют в самый лучший госпиталь, который оснащен новейшей медицинской техникой и обслуживается ведущими хирургами города.

Когда наступило время погрузки в автобус, прибежала Аннушка. Она принесла новую, очень удобную сумку, помогла собрать моё имущество и обещала, что мы скоро встретимся.

Было очень грустно покидать этот госпиталь, который вернул меня к жизни, где я встретил Аннушку.

Палатой моего нового госпиталя служил спортзал, из которого не успели убрать баскетбольные корзины и снять сетки, прикрывающие стёкла огромных окон. В палате размещалось более семидесяти коек, между которыми были небольшие тумбочки. Николая Павловича и Васю поместили рядом со мной и мы имели возможность общаться.

Госпиталь находился на Коммунистической улице, в самом центре Баку, в красивом большом здании, которое ещё недавно было главным корпусом Азербайджанского Госуниверситета. Когда меня на носилках вносили в госпиталь, я успел заметить полукруглый фасад огромного дома, просторный вестибюль с мраморными колоннами и красивой парадной лестницей, широкие длинные коридоры, уходящие в противоположные стороны от вестибюля. По сравнению со школой, в которой размещался наш предыдущий госпиталь, всё здесь выглядело внушительно и капитально. Мне ещё не приходилось бывать в таких зданиях и оно мне показалось подобным дворцам, которые приходилось видеть только в кино.

И всё же мне не по душе был наш новый госпиталь. Всё здесь было каким-то казённым и не уютным. Я сравнивал его с прежним госпиталем и всё там, казалось, было лучше. И обслуживание, и лечение, и питание, и отношение к больным. Когда я спросил у Николая Павловича и у Васи не сложилось ли у них такого же впечатления, они ответили отрицательно. Им, наоборот, всё здесь нравилось, особенно лечение. Они были очень довольны электропроцедурами, массажем и лечебной физкультурой, чего в прежнем госпитале не было. Был здесь и прекрасный актовый зал, где ежедневно бывали концерты или показывали кинофильмы. В общем они были другого, чем я, мнения о новом госпитале.

Наверное, всё дело было в том, что сюда не приходила Аннушка, которую я постоянно ждал и без которой очень скучал. Каждый вечер я не отрывал глаз от входных дверей, а её всё не было. Мои сомнения по этому поводу полностью рассеялись, когда в один из ноябрьских вечеров в палату, наконец, вошла Аннушка с пакетом мандаринов и просидела у моей кровати несколько часов. Она извинилась, что долго не приходила и объяснила это болезнью мамы, которая все эти дни нуждалась в её уходе. Я получил её заверения, что сейчас, когда мама чувствует себя значительно лучше, она будет приходить чаще.

Своё обещание Аннушка выполнила и затем приходила ко мне почти ежедневно. Однажды, она пришла с матерью, ещё довольно молодой и красивой женщиной, черты лица которой были удивительно схожими с Аннушкиными. Её звали Фаиной Абрамовной и она была учительницей. Из её рассказа я понял, что она очень любит свой предмет - историю, и хорошо его знает. Мама Аннушки мне очень понравилась, но в душе я почему-то не рад был её приходу и принял её визит, как смотрины.

Однако, позднее, когда мама стала довольно часто приходить ко мне с Аннушкой, я убедился, что у неё благородные мысли и добрые намерения. Она, наверное, смирилась с тем, что судьбою начертано было её дочери, красавице Аннушке, встретить своего принца - калеку.