Натан Гимельфарб - Записки опального директора

-Вы, наверное, ко мне, молодой человек. Пойдёмте со мной на лекцию, а потом поговорим.

Я совсем не был уверен, что пришёл именно к нему, но не стал задавать вопросы и последовал за ним.

В небольшой классной комнате было человек тридцать студентов, в основном девушки. Все они стояли вдоль двух, наскоро сколоченных из нестроганных досок столов, с общими тетрадями и шариковыми ручками в руках. Высота столов была рассчитана на их использование студентами в стоячем положении.

Когда в комнате установилась тишина, декан сказал:

-Это наш новый студент,- и добавил, обращаясь ко мне,- представьтесь, молодой человек.

Когда я назвал своё имя и фамилию, декан предложил мне единственный стул, что стоял у маленького столика для лектора и, предупреждая мои возражения, произнёс:

-Я им всё равно не пользуюсь на лекции.

Мне пришлось согласиться, так как стоять на костылях полтора часа было на самом деле неудобно.

Как только декан начал лекцию, я понял, что читает он курс геологии и я нахожусь в группе геологического факультета.

У меня никогда не было желания изучать геологию, тем более сделать её своей специальностью. В школе мне очень нравилась физика, математика, астрономия и мечтал я, как и мои братья, стать учителем. Специальность геолога была несовместимой с состоянием моего здоровья после ранения. Геолога, как известно, ноги кормят, а с моим раздробленным коленом многого не достигнешь в этом деле.

Было ясно, что это не мой факультет. Если уже оставаться в этом институте, то, по крайней мере, на технологическом или промысловом факультете. Об этом я и намеревался сказать декану после лекции.

Однако по ходу его лекции мною всё больше овладевал интерес к лектору и предмету, который он читал. Он настолько сам увлёкся темой и так увлёк ею студентов, что никто не обратил внимание на звонок, зовущий на перерыв. Лектора остановил только профессор, который пришёл на следующую пару читать курс палеонтологии.

Когда мы, после лекции, шли с деканом к директору по вопросу моего приёма в институт, я не думал больше о выборе специальности.

Ректор института, Николай Иванович Петросян, довольно ещё молодой человек, высокого роста со спортивной фигурой, принял нас очень вежливо и попросил аттестат об окончании средней школы, которого у меня не было и быть не могло.

Я ответил, что все мои документы остались в оккупированном немцами Красилове, а знания свои я постараюсь подтвердить в ходе учёбы.

Декан предложил принять меня условно до окончания зимней сессии, а по её результатам решить вопрос о моём пребывании в институте. Ректор согласился и на моём заявлении начертал резолюцию об условном зачислении в институт. Он также подписал распоряжение о предоставлении места в общежитии.

По дороге в деканат нам встретился студент нашего курса, на которого я обратил внимание во время лекции по геологии. Он отличался от других своей неопрятностью и низким ростом. Декан пригласил его в свой кабинет и попросил помочь мне в обустройстве и учёбе.

-С удовольствием,- ответил тот, и, обращаясь ко мне, представился: - Рувим Фан-Юнг. Будем вместе жить и учиться.

По дороге в общежитие Фан-Юнг предупредил меня, что комендант наш - Ашот Аганесович Хуберов не очень вежлив со студентами и советовал не обращать на это внимание.

В этом я вскоре убедился, когда комендант, не подбирая слова, по-русски, с армянским акцентом возмущался поведением ректора, который, зная об отсутствии мест, направляет всё новых людей в общежитие. Он категорически отказался меня принять из-за отсутствия коек и постелей.

Рува заступился за меня и, взывая Хуберова к состраданию, попросил разрешить нам спать на одной его кровати, пока освободится место.

Трудно сказать, что подействовало на коменданта: то ли просьба Фан-Юнга, то ли мой жалкий вид на костылях, но он сменил гнев на милость и разрешил мне поселиться с Рувимом на одной кровати и даже дал нам вторую подушку.

В комнате, куда привёл меня Рува, кровати стояли почти впритык одна к другой в два яруса. Наша кровать была во втором ярусе.

Мы сходили на рынок, купили полулитровую банку кукурузной муки, и во дворе общежития на кирпичах сварили большую кастрюлю жидкой каши-мамалыги. Каша, хоть и была без жира, показалась нам довольно вкусной.

Наступил конец декабря и дни были самыми короткими. Легли рано и Рува мне долго рассказывал о себе, учёбе, быте, предстоящих экзаменах и о многом другом, что следовало мне знать в нелёгкой студенческой жизни.

Перечень предстоящих в январе экзаменов, сдача которых была обязательным условием моего пребывания в институте, внушал серьёзное беспокойство. Как в любом техническом ВУЗе, в первом семестре следовало сдать экзамены по высшей математике, физике, химии и начертательной геометрии, а на геологическом факультете, кроме того, нужно было сдать ещё геологию.

Я отчётливо себе представлял, как сложно мне будет сдавать экзамены по физике, высшей математике и химии, не прослушав курс лекций в первом семестре. Положение усугублялось тем, что я закончил только 9 классов средней школы и многое позабыл за прошедшие полтора года войны.

Что же касается экзамена по начертательной геометрии, которому должен был предшествовать зачёт со сдачей двенадцати чертёжных листов, то мне было ясно, что эта задача будет для меня совсем невыполнимой.

По сравнению с этими предметами, экзамен по геологии мне представлялся лёгким, так как было достаточно нескольких бессонных ночей, чтобы прочесть программные разделы курса в книгах и Рувиных конспектах.

Сессия ожидалась трудной и нередко возникала мысль, что я берусь за решение невыполнимой задачи и мне придётся оставить институт.

А учиться очень хотелось. Я охотно посещал лекции по всем предметам. Мне нравилась физика, химия, математика, но больше других доставляли удовольствие лекции по геологии.

Даииил Осипович Выдрин, декан нашего факультета и доцент кафедры геологии, любил свой предмет и свою специальность самозабвенно. Казалось, что эта любовь вытеснила у него все другие чувства и его ничего больше не интересует. Он жил рядом с нами в общежитии, в небольшой комнатке площадью 6-7 квадратных метров. Мы с Рувкой часто у него бывали, так как, по его просьбе, отоваривали его продовольственные карточки и ежедневно приносили ему продукты. Мы заставали его всегда в одном положении. То ли он читал, то ли что-то писал за небольшим столиком. За исключением этого столика, одного стула и металлической кровати всю его комнату занимали книги. Они были на самодельных полках вдоль стен, на подоконнике, на полу и даже на кровати. За книгами он забывал обо всём, в том числе и об еде. Если мы, по каким-то причинам, не отоваривали в срок его карточки, они пропадали, так как просроченные купоны становились недействительными. Нам было жаль, что ценные продукты, которые ему полагались, как учёному по литеру «А», не использовались и мы старались не допускать этого.