Хамфри Карпентер - Джон Р. Р. Толкин. Биография

Однажды они с отцом Винсентом отправились осматривать деревни, которые лежат подальше от побережья. Вот как он вспоминал об этом походе: «Попив чаю, мы отправились домой. Сначала нас окружал типичный сельский уорикширский пейзаж, потом мы спустились к реке Хелфорд, очень похожей на фьорд, затем поднялись на противоположный берег совершенно девонширскими тропками и очутились на более открытой местности, где наш путь крутил, вилял, петлял, шел наверх, спускался вниз, пока не начало смеркаться и алое солнце не коснулось горизонта. После многих приключений, не раз спросив дорогу, мы наконец вышли на пустынные голые холмы, как в Гунхилли, и мили четыре прошагали по прямой, и по мягкой земле, на радость нашим сбитым ногам. Ночь застала нас в окрестностях Малого Руана, и дорога снова принялась петлять и нырять. Освещение сделалось весьма призрачным. Временами тропа вела через перелески, где ползли мурашки по спине от уханья сов и свиста летучих мышей; временами за забором всхрапывала лошадь, страдающая одышкой, или свинья, страдающая бессонницей, отчего у нас душа уходила в пятки; пару раз мы неожиданно проваливались в ручьи, которых в темноте было не видно. Но наконец эти четырнадцать миль закончились — а последние две мили душу нам согревал виднеющийся вдали маяк Лизард и приближающийся шум моря».

Под конец длинных каникул Рональд съездил в Ноттингемшир, пожить несколько дней на ферме, которой управляла его тетя Джейн вместе с Брукс–Смитами и его братом Хилари. Живя на ферме, он написал стихотворение. Заглавием к нему он взял свою любимую строку из «Христа» Кюневульфа: «Eala Earendel engla beorhtast!» Стихотворение называлось «Плавание Эаренделя, Вечерней звезды», и начиналось так:

В следующих строках описывается путешествие звездного корабля по небесной тверди, продолжающееся до тех пор, пока он не тает в свете восхода.

Образ звезды–морехода, чей корабль восходит в небо, был навеян упоминанием об «Эаренделе» в строках Кюневульфа. Но стихотворение, центром которого является этот образ, не имеет аналогов. Это было начало собственной мифологии Толкина.

Толкин написал «Путешествие Эаренделя» в конце лета 1914 года. К этому времени Англия уже объявила войну Германии. Молодые люди тысячами записывались в добровольцы, отвечая на призыв Китченера [Граф Горацио Китченер (1850—1916) — военный министр Англии, по инициативе которого в начале Первой мировой войны была создана добровольческая армия, просуществовавшая до введения воинской повинности]. Но Толкин в армию отнюдь не стремился — он хотел остаться в Оксфорде, пока не получит степень. Он надеялся все же заслужить отличие первого класса. А потому, хотя его дядюшки и тетушки рассчитывали, что Рональд тоже станет добровольцем (его брат Хилари уже записался сигнальщиком), к началу осеннего триместра он вернулся в университет.

Поначалу он писал: «Это ужасно! Я даже не уверен, смогу ли я продолжать учебу: работать решительно невозможно. Никого из знакомых не осталось, кроме Каллиса». Но вскоре Толкин приободрился: он узнал, что есть система, позволяющая готовиться к службе в армии, не покидая университета, и при этом отложить призыв до защиты степени. И он записался в Корпус военной подготовки [Добровольная организация при пансионах и университетах, предназначенная для подготовки офицеров].

Теперь, когда он решил, что делать дальше, жить стало веселее. Он перебрался из своих комнат в колледже в «берлогу» на Сент–Джонз–Стрит, где поселился вместе с Колином Каллисом, не пошедшим в армию по слабости здоровья. Толкину «берлога» очень нравилась, он говорил, что это «чудесное место по сравнению с замшелой жизнью в колледже». Он также с радостью обнаружил, что его товарищ по ЧКБО Дж. Б. Смит тоже по–прежнему в Оксфорде, хотя и ждет назначения в полк. Смит должен был вступить в полк ланкаширских стрелков, и Толкин решил просить назначения туда же, по возможности в тот же батальон.

Через несколько дней после начала триместра он начал проходить военную подготовку в университетском парке. Муштру приходилось совмещать с обычными занятиями, но Толкин обнаружил, что такая двойная нагрузка ему даже нравится. «Эта муштра — просто дар божий, — писал он Эдит. — Я две недели почти не спал и все равно до сих пор не ощущаю привычной оксфордской сонливости». Вдобавок он пробовал себя в литературном творчестве. Толкин был так захвачен Моррисом, что это подало ему идею переложить один из сюжетов финской «Калевалы» в смешанном, стихотворно–прозаическом романе в духе Морриса. Толкин выбрал историю Куллерво, злополучного юноши, который по неведению совершил инцест и, узнав об этом, бросился на свой меч. Толкин взялся за «Историю Куллерво», как он назвал свой роман, и, хотя это было не более чем подражание Моррису, оно стало для него первым опытом создания легенды в стихах и в прозе. Однако «История Куллерво» осталась неоконченной.

В начале рождественских каникул 1914 года Толкин поехал в Лондон, на собрание ЧКБО. Семья Кристофера Уайзмена перебралась на юг, и в их доме в Уондсворте собрались все четыре члена «клуба» — Толкин, Уайзмен, Р. Кв. Джилсон и Дж. Б. Смит. Они провели выходные у газового камина в небольшой комнатке наверху, куря трубки и беседуя. Как сказал Уайзмен, собираясь вместе, они чувствовали себя «в четыре раза умнее».

Любопытно, что эта группка школьных друзей продолжала встречаться и писать друг другу. Но они начали надеяться, что вместе сумеют достичь чего–нибудь значимого. Толкин как–то раз сравнил их с Прерафаэлитским братством [Школа в литературе и живописи, возникшая в середине XIX в. в Англии. В круг прерафаэлитов входили поэты К. и Д. Б. Россетти, художники У. X. Хант, Дж. Милле и другие. Разочаровавшись в современности, прерафаэлиты усматривали свой эстетический идеал в искусстве Средних веков, в особенности в искусстве «до Рафаэля» (отсюда название)], но прочие только посмеялись над этой идеей. Однако же они действительно чувствовали, что им неким образом предназначено зажечь новый свет. Возможно, то была лишь последняя искорка ребяческих амбиций, которую еще не успел задуть житейский опыт, но, во всяком случае, для Толкина это имело важные и ощутимые последствия. Он возомнил себя поэтом.

Позднее он пояснял, что эта встреча ЧКБО в конце 1914 года помогла ему обрести «голос, чтобы выразить все, что искало себе выхода», и добавлял: «Я всегда приписывал это тому вдохновению, что вселяли в нас даже несколько часов, проведенных вместе».