Людмила Ивонина - Мазарини

Затяжная осада Ла-Рошели правительственными войсками в 1627—1628 годах, осложненная параллельной войной с Англией, не оставила в Европе равнодушными никого – ни подданных, ни государей и политиков. Ла-Рошель была оплотом протестантского сепаратизма, показателем слабости королевской власти, поводом для вмешательства как католических, так и протестантских государств во французские дела. Кому это было нужно? Даже во время осады сторону Ришелье держала Испания, а Ла-Рошели – Англия. Поэтому кардинал не зря частенько говаривал, что «взятие Ла-Рошели – будущее порядка во Франции».

Нельзя забывать и о том, что, несмотря на весь свой рационализм, Ришелье был кардиналом Римско-католической церкви, а Франция была страной католической. Кроме того, политические смуты времен религиозных войн и начала царствования Людовика XIII заставляли кардинала в первую очередь думать о преодолении внутренней оппозиции как при дворе, так и со стороны гугенотов. И все же осада столицы гугенотов и ее результаты показали, что первый министр Франции был не религиозным фанатиком, а веротерпимым реалистом. Безусловно, Ришелье не верил в то, что можно заставить гугенотов обратиться в католицизм, но в то же время был убежден в невозможности позволить им не подчиняться короне.

Поэтому даже после длительного и отчаянного сопротивления жителей города «Эдикт милости», дарованный им первым министром в 1629 году, был образцом веротерпимой и мудрой государственной политики. Этим актом Ришелье укреплял тылы французский монархии накануне прямого военного столкновения с Габсбургами. 28 июня 1629 года кардинал лишил по «Эдикту милости» гугенотов политических прав, но оставил им свободу вероисповедания. «Для меня не существует различий между католиками и гугенотами – все должны быть добрыми французами».

Узнав о содержании «Эдикта милости», папа римский Урбан VIII, помрачнев, пробурчал: «Каков ловкач!» Очевидно, он ожидал других, более репрессивных по отношению к гугенотам результатов. Римский понтифик по достоинству оценил действия французского кардинала. Не преминул их заметить и император Фердинанд II, как раз в то время отдаливший от себя прославленного Валленштейна, в котором и он, и другие князья Империи увидели «немецкого Ришелье». Вообще, с тех пор ни папа, ни император уже не верили ни единому слову кардинала. Ведь осада Ла-Рошели заставляла их долгое время думать, что Ришелье в Тридцатилетней войне фактически перешел на сторону Католической лиги. Поэтому с конца 1620-х годов отношениями со Священной Римской империей занимался исключительно отец Жозеф, правая рука кардинала и его «тень» – только ему еще отчасти верили католические политики. Вообще же подавляющее большинство враждебных пропагандистских выпадов против Ришелье отмечалось за пределами Франции, и основная их тема – обвинения в манипуляциях религией в политических целях. Но кто тогда, в условиях жестокого противоборства религиозно-политических партий, этим не занимался?

Джулио Мазарини восхищался тогда политической мудростью и ловкостью первого министра Франции, о чем не раз упоминал в письмах к отцу. Об этом же он не забыл чуть позднее сказать и самому Ришелье. На рубеже 1620-х и 1630-х годов Мазарини на всю жизнь обозначил для себя идеал политика и, пожалуй, человека.

В условиях Тридцатилетней войны внутренние преобразования кардинала Ришелье были довольно жесткими, что дало повод зачислить его впоследствии в ряды «тиранов». Политическая деятельность первого министра и его креатур заложила основы бюрократического аппарата во Франции, привела к уменьшению влияния губернаторов провинций, верховных судов и других высоких должностей. Этим была подорвана политическая мощь аристократической оппозиции: принцы крови, герцоги, пэры и знать были отстранены от важных административных постов. Их сменили преданные королю и Ришелье государственные секретари, сюринтенданты финансов и высшие советники, по своему происхождению преимущественно дворяне мантии. Они были не просто исполнителями воли министра, а политическими деятелями, которых он подбирал в соответствии с их способностями, с которыми часто советовался и которым доверял. В основу всей внутренней и внешней политики французского кардинала был положен государственный интерес. Интерес его Франции.

Несомненно, только сильное централизованное государство могло возглавить антигабсбургскую коалицию и одержать победу в европейской войне. В своей дипломатии Ришелье сумел подняться на уровень понимания и совмещения государственных и общеевропейских интересов. Принадлежа к элите Римско-католической церкви, кардинал тем не менее поддерживал главный принцип Аугсбургского религиозного мира 1555 года «чья власть, того и вера» в Германии, провозгласив лозунг «немецких свобод» и протестантов в Европе в целом. «Война в Германии – не столько война религиозная, сколько война против чрезмерных амбиций Австрийского дома», – полагал Ришелье.

Обозначившийся при нем антииспанский курс внешней политики вызывал ожесточенное сопротивление придворной партии ультрамонтанов и их главы Пьера Берюля. В дальнейшем папа Урбан VIII в 1631 году под давлением Габсбургов пытался убедить Ришелье отказаться от поддержки протестантских княжеств Германии. Но контакты с князьями со стороны Ришелье не содержали конфессиональных моментов – первый министр активно общался и с главой Католической лиги Максимилианом Баварским, стараясь настроить его против имперских амбиций Фердинанда П. Поэтому политика римской курии оказалась безуспешной.

Несмотря на поставленную цель достижения гегемонии Франции в Европе, Ришелье был одновременно поборником идей европейского равновесия и естественных границ. Он мечтал о создании в будущем системы коллективной безопасности на континенте. Ему чужда была политика экспансионизма, которую впоследствии проводили Людовик XIV и Наполеон Бонапарт. В последнее время историки выделяют в политике Ришелье четыре основных аспекта, сформулированные самим кардиналом-министром: мир в христианстве, всеобщий мир, безопасный мир, скорый мир. Но оценка мира в политической теории кардинала представляла собой альтернативу универсалистским устремлениям Священной Римской империи и Испании. Мир – это гарантия спокойствия в христианских странах, но под главенством Франции. Однако Ришелье не считал Францию воинственным государством, способным выдержать длительную войну, поэтому ей и нужен был мир. В целом внешнеполитическую концепцию первого министра Франции можно оценивать как реалистическую. В результате Тридцатилетней войны в Европе впервые возникло настоящее равновесие сил, а Франция обрела свои «естественные границы». Но до этого еще было далеко. Скажем, однако, что политика Ришелье всегда была очень гибкой – он исключительно умел сообразовываться с возникшими внезапно обстоятельствами. Подобную гибкость, если не большую, он заметил в Джулио Мазарини.