Людмила Ивонина - Мазарини

Очередной кризис подходил к концу. Появилось много предложений и посредников для примирения. Казалось, война заканчивалась. После долгих совещаний с Анной Австрийской герцог де Бульон поручил своим людям предложить принцу все, что он пожелает для себя и своих друзей. Взамен Конде не должен был препятствовать возвращению первого министра.

Вместе с тем при дворе укреплял свои позиции ловкий Шатонеф, временно пребывавший на посту первого министра. Конечно, он страшно не хотел возвращения кардинала и намеревался предложить другие условия примирения, препятствующие появлению Мазарини при дворе, но не смог их противопоставить предложениям Анны Австрийской. Поэтому пройдоха изъявил готовность безраздельно объединиться с принцем и предоставить ему в руководстве государственными делами столько участия, сколько тот пожелает, лишь бы Мазарини не вернулся. Казалось, ситуация могла дойти до такой степени, что скоро во Франции не нашлось бы места только для одного человека – Джулио Мазарини.

Анна Австрийская, конечно, узнала об инсинуациях Шатонефа, да и Конде оставался глух к столь разноречивым предложениям. И вот 23 декабря 1651 года произошло событие, резко осложнившее ситуацию: по приглашению королевы-матери Мазарини вторгся с армией во Францию. Уже 29 декабря он, одновременно радуясь и тревожась, пересек границу своей второй родины и отужинал в Седане. Джулио не хотел и не умел проигрывать.

По этому поводу в Парижском парламенте разбушевались страсти: всем городам строго-настрого запрещалось давать проезд кардиналу. Мазарини и его сторонники обвинялись в оскорблении королевского достоинства, более того, за поимку первого министра была обещана награда сто пятьдесят тысяч ливров. Хотя это была по тем временам очень солидная сумма, никто кардинала живым или мертвым в Париж не доставил. Вскоре Джулио воссоединился с любимой королевой и Людовиком.

А столица была пуста. Поскольку выехавший на войну с кондеянцами двор находился в провинции, возвращение в Париж вместе с кардиналом оказалось для него проблематичным. Положение становилось донельзя запутанным и могло привести к развязыванию новой драки.

Обстоятельства толкали парламент к коалиции с Конде, и в то же время парламентарии не хотели открытого союза с мятежниками и их главой-предателем. В силу этого парламент был вынужден поручить герцогу Орлеанскому набрать армию для борьбы с Мазарини. Но в январе 1652 года герцог Орлеанский и Конде заключили союз, а войско Гастона фактически перешло под командование принца. Заключить соглашение с принцем герцогу препятствовал лишь один человек – коадъютор парижский, который в данной ситуации желал остаться нейтральным. У него сейчас была только одна цель – сделаться кардиналом. Конде даже попытался похитить Гонди и увезти его в одну из своих крепостей. Замысел принца не увенчался успехом. Гонди вовремя ретировался.

Из Фландрии герцог де Немур привел испанскую армию, а Бофор, вновь перешедший на сторону Конде, стал во главе войск герцога Орлеанского. Объединенную армию возглавил сам принц. Кондеянцам противостояла королевская армия под командованием Тюренна. Двор Людовика XIV находился тогда в Бурже. Но вплоть до июля ни одной из сторон не удавалось достичь существенного перевеса.

Герцог Орлеанский собирал армию на собственные средства – парламент не хотел тратиться на ведение войны. Парижские магистраты решительно не желали открывать городские ворота перед отрядами кондеянцев. Против принца их настроил Гонди, которого папа римский назначил кардиналом 19 февраля того же года. Но чтобы стать кардиналом во Франции, коадъютору нужно было дождаться момента, когда король собственноручно возложит на его голову вожделенную шапочку. Поэтому Гонди решительно не желал ссориться с официальными властями.

И все же в апреле 1652 года главные военные действия были перенесены в окрестности столицы. Возможности лавирования для парламента резко сузились. Судьба государства зависела теперь не только от перипетий военных действий.

Вся политическая программа парламента сводилась к антимазаринистским лозунгам и политике, и ненавидевший кардинала парижский плебс на них горячо откликался. Сейчас же народ не понимал нерешительности парламента. Парижане видели, что войска кардинала стояли в двадцати – тридцати лье от города, что начались перебои с поставками хлеба, что столице, как три года назад, грозит блокада. А городские власти почему-то не хотят открыто вступить в союз со своими французскими принцами против угнетающего всех министра-иностранца. Членам парламента кричали в лицо: «Долой Мазарини! Даешь войну!» Но еще громче раздавались голоса, требовавшие «мира и хлеба».

В то же время Конде проводил свою политику по отношению к плебсу. Теряя поддержку среди высших слоев общества, принц и его сторонники были вынуждены все чаще обращаться к простонародью, как бы это им ни претило.

Все начиналось с провинции. В Бордо герцогиня де Лонгвиль и принц Конти довольно успешно попытались завоевать симпатии Ормэ – органа власти, созданного неименитыми буржуа и ремесленным людом. Название «Ормэ» происходило от слова «орм», то есть «вяз» – ормисты собирались на поляне под вязами, в чем видели показатель демократичности своего движения. Любопытно, что их демократичность доходила до того, что Конти назначили возглавлять управление городом. Правда, во многом это было формальностью, поскольку принц во всех вопросах внутригородской политики должен был исполнять волю горожан. Хотя идеология Ормэ действительно, исходя из их памфлетов, казалась плебейской и опора на городские низы была основой и источником движения, все же ни одного простолюдина, стоявшего на социальной лестнице ниже мастера-ремесленника, среди видных ормистов не имелось. Иначе в те времена и быть не могло.

В Париже Конде через своих агентов старался управлять действиями наиболее обездоленных жителей столицы. В этом его поддерживал герцог Орлеанский. Бунты народа доходили даже до прямых погромов, но кондеянцев это ничуть не смущало. Когда страдавший от дороговизны плебс разгромил таможню у Сент-Антуанских ворот, Гастон Орлеанский лишь заметил:

– Я рассержен, но все же неплохо, что народ время от времени просыпается. Никто не убит, остальное не важно.

Это замечание вскоре стало известно всему Парижу. Неосторожные слова Гастона развязали руки плебсу. И спустя несколько дней герцогу пришлось бороться с хлебным бунтом.

В этих условиях прибывший в Париж 11 апреля Конде был с восторгом встречен народом. От него ждали чуда или по крайней мере решительных действий. Обстановка в столице была крайне напряженной. С конца апреля чуть ли не ежедневно происходили волнения горожан. В то время как магистраты колебались, плебс страдал от голода и искал виновников. Повсюду видели происки «мазаренов», народ склонялся к самочинной расправе с ними. Громили бюро налоговых сборов, лавки хлеботорговцев. Имели место вооруженные нападения на членов муниципалитета и сторонников кардинала. Тогда чуть не пострадали президенты парламента де Мем и де Новьон. 20 мая толпа напала на Сен-Круа, сына первого президента парламента Моле. В июне нападениям подверглись советник парламента Вассан, президенты Торе и де Лонге. Когда же на улицах начали распространять афишу, извещавшую, что парламент предоставил герцогу Орлеанскому полную власть над городом, магистраты запретили продавать и перепечатывать ее.