Алексей Песков - Павел I

4 сентября. Уволено от дел 27 сенаторов. Оставлено на службе – 50 ( Клочков. С. 186) . – «В Сенате было решено какое-то дело, в котором участвовала родственница Кутайсова или какого-то другого урода. По жалобе ее отрешили от службы всех сенаторов того департамента и производителей дела» ( Греч. С. 175).

25 сентября. «Его Императорское Величество с крайним негодованием усмотреть изволил во время последнего в Гатчине бывшего театрального представления, что некоторые из бывших зрителей начинали плескать руками, когда его величеству одобрения своего объявить было неугодно, и, напротив того, воздерживались от плескания, когда его величество своим примером показывал желание одобрить игру актеров <���…>, почему принужденным нашелся всему двору своему и гарнизону города Гатчины отказать вход в театр и в церковь, кроме малого числа имеющих вход на вечерние собрания, и <���…> приказать соизволил: для предосторожности жителей столицы, дабы <���…> здешняя публика во время представлений театральных воздерживалась от всяких неблагопристойностей, как то: стучать тростями, топать ногами, шикать, аплодировать одному, когда публика не аплодирует, также аплодировать во всем пении или действии и тем отнимать удовольствие у публики безвременным шумом. А потому <���…> всех, здесь в городе живущих, обвестить с подписками о сем и с строгим при том подтверждением, что, если и за сим кто-либо осмелится вопреки вышеписанному учинить, тот предан будет, яко ослушник, суду» ( Анекдоты. С. 238).

«Мало ли что предписывалось и исполнялось в то время! Так, например, предписано было не употреблять некоторых слов, например, говорить и писать государство вместо отечество; мещанин вместо гражданин; исключить вместо выключить» (Греч. С. 151); осмотреть вместо обозреть; исполнить вместо выполнить; караул вместо стража; собрание вместо общество (РС. 1872. Т. 6. № 7. С. 98).

«Можно вообразить, какова была цензура! <���…> Особенно отличался рижский ценсор Туманский <���…>. Один сельский пастор в Лифляндии, Зейдер, содержавший лет за десять до того немецкую библиотеку для чтения, просил, чрез газеты, бывших своих подписчиков, чтобы они возвратили ему находящиеся у них книги и, между прочим, повести Лафонтена „Die Gewalt der Liebe“ <���„Сила любви“>. Туманский донес императору, <���…> что пастор Зейдер старается посредством библиотеки для чтения распространять тлетворные начала. Этот злостный, хитро придуманный донос возбудил подозрительность и негодование императора. <���…> И Зейдер был приговорен к наказанию кнутом <���…>. Когда привязали его к столбу, он <���…> заметил, как по-видимому значительный человек в военном мундире подошел к палачу и прошептал ему на ухо несколько слов; этот последний почтительно отвечал: – Слушаюсь. – Вероятно, то был сам граф Пален или один из его адъютантов, давший палачу приказание пощадить несчастного. От бесчестия нельзя было его избавить; по крайней мере, хотели его предохранить от телесного наказания, которого он, может быть, и не вынес бы. Зейдер уверял, что он не получил ни одного удара, он только слышал, как в воздухе свистел каждый взмах кнута, который потом скользил по его исподнему платью. – По совершении казни, он должен был быть отправлен в Сибирь: но и этою высылкою граф Пален, с опасностью для самого себя, промедлил несколько дней, все надеясь на более благоприятный оборот в участи несчастного, так как даже русское духовенство, к его чести будь помянуто, вошло с ходатайством за него. Когда, однако, исчезла последняя надежда, его отправили в Сибирь, как самого отъявленного злодея» ( Греч. С. 151–152; Коцебу. С. 289–291) . [34]

«Боялись иначе <���…>, боялись не строго приговаривать, и самыми крутыми приговорами старались угождать ЕМУ» ( И. В. Лопухин. С. 91).

Многим современникам императора Павла его иностранная политика казалась такой же непредсказуемо алогичной, как и его обращение с подданными. Отчасти они были правы, ибо смотрели на дело со своей точки зрения, несовместимой с точкой зрения императора. Логично, что, например, разрыв отношений с Англией был сильным опустошением для иных, получавших от английского правительства субсидии за помощь в организации некоторых торговых дел. Еще логичнее, например, возмущение Ольги Александровны Жеребцовой, в девичестве Зубовой – сестры знаменитых братьев, известной своею связью с английским посланником в Петербурге лордом Уитвордом ( Саблуков. С. 69).

Но если посмотреть на дело с точки зрения императора Павла – все тоже становится очень логично, и ирония по поводу его слов насчет неизменности международной политики России делается совсем неуместной. – Неизменность имела место. Император Павел говорил, что ищет справедливости. Логично думать, что справедливость в делах иностранных он понимал, исходя из той внешнеполитической аксиомы, которую сформулировал своими победами Петр Первый и которую затем при каждом новом царствовании наши войска и дипломатия напоминали Европе: «Россия как положением своим, так равно и неистощимою силою есть и должна быть первая держава в мире» ( РА. 1878. Кн. 1. С. 103). – Эта формулировка аксиомы сделана в последний год царствования Павла графом Ростопчиным и Павлом своеручно подписана, но аналоги ее мы без труда найдем и во времена предыдущих царствований, и во времена последующих.

Так вот, когда по окончании военной кампании 1799 года в Петербурге стали подсчитывать баланс результатов российского вмешательства в европейские войны, обнаружилось, что наша держава не приобрела ничего осязаемого, кроме вечной памяти о подвигах Суворова в Италии и Швейцарии. Выяснилось, что наши союзники не только ищут от союзов с нами собственных выгод, а про наши думают только когда им строго напоминают, но и, почти не скрывая, просто используют нас в качестве наемной военной силы, цинически манкируя нашей аксиомой.

К такому манкированию можно относиться спокойно либо с философической точки зрения, либо по прошествии десятков и сотен лет (что, впрочем, равно философическому зрению): понятно, что правители каждой из больших европейских стран – и Австрии, и Пруссии, и Англии, и, естественно, Франции, и даже окраинных Швеции или Испании – придерживались в своей международной политике аксиом, по силе звучания ничуть не тише нашей. Логично, что чем богаче и военнее страна, тем крепче укореняется там мнение о ее великом предназначении и территориальном потенциале.

Посему неизбежны обиды друг на друга, вызванные взаимным манкированием потенциалов и предназначений, особенно тогда, когда обижающиеся стороны находятся в союзных отношениях.