Алексей Песков - Павел I

Введение к конституции сохранилось [111]– слог его выдает остроумие Дениса Фонвизина. Говорят, что Павел одобрял не только слог, но и смысл написанного. За три дня до смерти, 28-го марта 1783 года, Никита Иванович Панин долго разговаривал со своим воспитанником, и тот тогда же своеручно записал рассуждения того вечера (см. Сафонов 1974) . «Очертив общий состав предстоящих реформ, – резюмирует эти записи летописец, – Павел особо подчеркивает необходимость „согласовать <���…> монархическую екзекутивную власть по обширности государства с преимуществами той вольности, которая нужна каждому состоянию для предохранения себя от деспотизма или самого государя или частного чего-либо <���…>. Д лжно различать власть законодательную и власть законы хранящую и их исполняющую. Законодательная может быть в руках государя, но с согласия государства, а иначе без чего обратится в деспотизм. Законы хранящая должна быть в руках всей нации, а исполняющая в руках под государем, предопределенным управлять государством“. Затем обосновывалась мысль об учреждении выборного дворянского Сената как законы хранящей власти, уточнялись его компетенции, порядок его взаимодействия с государем, структура, территориальное деление, полномочия должностных лиц и т. д. <���…>. Как мы могли убедиться, Павел, несомненно под влиянием Н. И. Панина, в своих размышлениях о способах ограничения самодержавия и роли в этом выборного дворянского представительства пришел к признанию принципа разделения властей как основополагающего начала будущего государственного устройства России . Значение этого трудно переоценить. Ибо принцип разделения властей, выдвинутый передовой политико-правовой мыслью эпохи Просвещения, составляет и в наши дни родовой признак, фундамент любого последовательного конституционализма. Павел же, как теперь выясняется, явился первым в династии Романовых претендентом на российский престол, кто не просто признал этот факт, но и готов был, хотя бы в течение недолгого времени, в 80-е гг. XVIII в., претворить его на практике» ( Тартаковский. С. 202–204) . – Говорят также, что после 1789 года, когда во Франции власть, законы хранящая, сначала отняла у короля власть, законы дающую, а затем и саму его жизнь, – Павел позабыл про свои рассуждения вечера 28-го марта и вообще про конституционные ограничения монаршей власти, ибо в самой мысли об ограничениях видел посягновение на царский сан – сиречь якобинство и революцию.

Впрочем, если сравнить то, что в общем и целом планировалось им в рассуждении вечера 28-го марта, с тем, что стало происходить во время его царствования, то, напротив, может показаться, что он не только не забыл, а вполне последовательно и логично исполнял согласованное с Никитой Ивановичем Паниным. Ведь когда он стал царствовать, он поступил согласно собственному плану, разделив функции властей: власть законодательная принадлежала ему, государю; власть, хранящая законы, была поручена Сенату, а власть исполнительная – коллегиям, de facto ставшим при Павле министерствами. Да, конечно, он отбросил – как якобинскую – мысль о выборном Сенате и вообще ликвидировал всякую выборность. Но, строго говоря, эта поправка не вносила ничего особенно нового в его самобытные понятия о разделении властей: какая разница, будут ли сенаторы выбраны уездным да губернским дворянством, или их назначит сам государь, если смысл их службы заключается в контроле за исполнением законов, не ими, а государем выданных?

Ну, а что касается ограничения монаршей власти законами – то, кажется, нет нужды напоминать, как ценил Павел законность. Наверное, в его царствование не было ни единого судебного дела, решенного без подыскания под это дело приличествующего юридического обоснования. Тем более сам Павел постоянно подавал подданным пример подчинения уставам своего государства. Поэтому, когда ему подносили для подписи судебные решения, он так редко миловал: слово закона – выше самовластной воли. Он не мог поступать против законов даже в тех случаях, когда в дело бывали замешаны особы, лично преданные ему. Когда Аракчеев, например, довел своего подчиненного полковника до самоубийства, он был отстранен от службы, несмотря ни на какие персональные выслуги перед Павлом. То, что многие законы, которым Павел себя подчинял и которым принуждал подчиняться всех и каждого, были им самим придуманы – отнюдь не противоречит сказанному, ибо кто бы ни придумал законы, все и каждый, включая царя, должны их исполнять.

И это тоже может называться исполнением непременных законов. – Такая логика: вольность есть всё, что законом разрешается.

Итак, приготовления к бракосочетанию, само бракосочетание и медовую эпоху после оного сопровождал невидный посторонним наблюдателям поток законотворческих инициатив.

Однако в день совершеннолетия Павла, 20-го сентября 1772 года, не случилось ровно ничего, кроме обеда и бала, обычных для дня рождения наследника. А в день бракосочетания, 29-го сентября 1773 года Никита Иванович Панин был торжественно отставлен от заведования штатом великого князя с таким количеством пожалований, какие в эпохи Елисаветы Петровны или Анны Иоанновны не получали ни Шувалов, ни Разумовский, ни Бирон. – Да будут благословенны времена расцвета цивилизации: то, за намек на что раньше колесовали, теперь искореняется манием монаршей милости.

Оппозиция была задарена. «Дом мой очищен», – сказала Екатерина, отодвинув Никиту Ивановича от сына ( Сб. РИО. Т. 13. С. 361) . Для возобновления привычного равновесия был возвращен к делам и Григорий Орлов.

Между тем видимый ход событий был куда опаснее для державы, чем невидимый.

В середине сентября 1773 года – в самый разгар петербургских приготовлений к свадьбе – на окраине империи, под Яицким городком, объявился очередной Петр Третий, самый страшный из всех бывших и будущих, – Пугачев.

Жизнь Пугачева делится на тридцать лет и три года. До тридцати лет он был донской казак: воевал в прусской семилетней войне, потом в турецкой, получил младший офицерский чин хорунжего и наконец стал проситься в отставку, ссылаясь на раны и болезни. Войсковой атаман отправил Пугачева вместо отставки в лазарет: «как-де не излечисся, то и тогда отставка тебе дастся, ибо-де я увижу, что ты, может быть, со временем и вылечисся» ( Пугачев. С. 59) .

Медицинское обследование – дело мучительное для всех и каждого, ибо известно умение врачей залечивать до смерти, а для уклоняющегося от воинской повинности оно еще и опасно убежденностью медицинской комиссии в симуляции пациента. Поэтому Пугачев в лазарет не пошел, а пошел в бега. Так начались последние три года его жизни.